— Обязательно, Дюхон. Обязательно. Даже не создал, — достал из ножен… У тебя семейные фото с собой?
— Да…
— Показывай.
Корабельщиков достал из бумажника маленькие фотографии Татьяны и Сонечки и одну побольше, где они были все вместе. Майзель долго рассматривал снимки, и что-то такое делалось с его лицом…
— Сколько Сонечке тут?
— Семь. Это недавняя совсем фотография. Что это такое, Дан?! Что за ерунда, бляха-муха?! Чего ты себе насочинял, вместо нормальной жизни?!
— Ты с ума сошел, Дюхон. Кто ж такое выдержит-то? — Майзель плавно обвел руками вокруг себя. — Таких женщин не бывает на свете, дружище. А для тела у меня все есть. И самого высшего качества. Уж поверь. Могу и тебя угостить…
— Да уж кто б сомневался… Только я не по этому делу. — Андрей отвернулся.
— Я знаю. Я помню… Не дуйся. Давай еще по глоточку…
Они снова легонько чокнулись и выпили. Андрей поставил бокал на столик:
— Это правда, что ты не спишь?
— Ты устал? Извини…
— Нет, нет. Не в этом дело. Но… Ты же не можешь постоянно работать.
— Я много работаю. Постоянно, но не все время. Я и развлекаюсь тоже с большим удовольствием.
— Как? Казино? Ночные клубы?
— Фу. Дружище. От тебя такое услышать…
— А как? Как может развлекаться человек, который достиг всего?
— Всего? Да я еще только начал, Дюхон… А развлекаюсь я изысканно. Если у меня есть настроение, я провожу его с милой девушкой по имени Марта, которая прекрасно знает свое место и отлично выполняет роль. И у меня иногда возникает ощущение, что делает она это вовсе не за деньги…
Он усмехнулся так, что Корабельщиков поежился. И посмотрел на Майзеля:
— Ты определенно здорово изменился. Раньше ты девушками не слишком интересовался…
— Я и сейчас не интересуюсь. Ну, она просто меня моложе, поэтому я ее так назвал… Я стал старше. На целую жизнь, — он сделал еще один глоток. — Ну, не будем о грустном… А если настроение другое, просто иду гулять по городу, который люблю больше всех других городов на свете. В том числе и потому, что самые красивые на свете женщины, кажется, все живут здесь… И если вижу какой-нибудь непорядок в этом городе, я его ликвидирую. Гарун-аль-Рашид, в общем.
— Охраняешь мирный сон пражан?
— Что, так прямо и написано?
— Да. Так прямо и написано. В энциклопедии…
— Сподобился, значит. Ну, пускай. Что выросло, то выросло…
— Можно, я тебя одну вещь спрошу?
— Можно. Ныряй. Тут неглубоко.
— Что по поводу всего этого думает Мельницкий Ребе [20] ?
— Ребе? — Майзель пожал плечами. — Что он может думать? Что я апикойрес [21] , почти что шейгец [22] , мишугинер [23] , шмаровозник [24] и так далее.
Понятно, у меня есть люди в его окружении, с которыми контакт налажен, но с самим Ребе… — Он вздохнул, коротко глянул на Андрея. — Ну, это же так просто. Что должен делать хороший еврей? Он должен жениться на идише мэйдэлэ [25] , чтобы делать новых евреев, и учить Тору с утра до вечера. И с вечера до утра… Хотя сам Ребе в молодости задавал такого жару авторитетам… Да и сейчас непохоже, что успокоился окончательно… А я? Я делаю вместо евреев — католиков, стоя при этом по колено в крови…
— А разве это была не твоя идея — притащить сюда Ребе с его хасидами?
— Нет. Это была целиком и полностью идея его величества. Больше тебе скажу — я его отговаривал, как мог… Но он иногда бывает еще упрямее, чем я, — Майзель усмехнулся, и Андрей прочел самую настоящую гордость за короля в этой усмешке.
— И можешь ты мне объяснить, в таком случае, зачем ему это было надо?
— Обязательно. Во-первых, Вацлав в совершенном восторге от мельницких хасидов. Потому что это самая настоящая армия. Армия Всевышнего. Во-вторых, они совершенно не похожи на гурских или браславских [26] , что разгуливают в полосатых халатах, чулочках и шляпках, фасон которых не менялся со времен Сервантеса. Это труженики и бойцы, понимаешь? Я, кстати, до сих пор не очень понимаю, почему их называют хасидами. И Ребе они выбирают, и обычных хасидских закидонов у них не наблюдается. Нормальные ребята, короче говоря. Потом, Вацлав был уверен, — и оказался, кстати, совершенно прав, — что получит серьезный срез симпатизирующих нам людей в Израиле. И определенные рычаги в израильском истеблишменте. Даже при всей их демонстративной нелюбви и к Ребе, и к твоему покорному слуге… Я тебе говорил, король — великий дипломат и политик. Тут я ему просто в подметки не гожусь. Он умеет такие вещи обеспечить, без которых наши дела просто не двинулись бы с места. И есть еще одна причина. Он совершенно непоколебимо убежден, что Израиль должен быть. И быть при этом не только еврейским государством, но и государством всех евреев. И он всегда так думал. Я тут совершенно ни при чем. Это просто послужило поводом для наших первых контактов. И потом из этого получилась дружба. А не наоборот. А потом появился Ребе. И теперь очень многие евреи в мире — и в Америке, и в Израиле — совершенно по-особому относятся к нашей стране…
— И как ему это удалось?
— Что? Уговорить Ребе?
— Ну да…
— Он пообещал ему полную свободу действий и дипломатическую поддержку для работы на всем пространстве бывшего СССР. И дешевле отсюда ездить, чем из Аргентины, правда? В том числе и в Эрец Исроэл [27] . И ресурсы под рукой. Налоги у нас, как я тебе уже говорил, четыре процента с чистой прибыли. Пообещал им законодательно разрешить ритуальный забой скота, обязать всех, кто нанимает на работу евреев, выгонять их отдыхать в субботу… Много чего наобещал. И выполнил, кстати. И собственность вернул. Всю, что до войны мельницким принадлежала. До последнего камушка. Они отлично ладят, между прочим.