— Ты успел, — Елена подняла к нему лицо. — Я, наверное, никогда не смогу понять, как тебе это удается…
— Что?! Говори!
— Ей делают операцию…
— Сейчас?!
— Да, ящерка. Сейчас. Кровоизлияние в селезенку, она не спала поэтому, наверное… Если бы не сегодня, там лопнул бы этот кровяной мешок, вряд ли удалось бы ее спасти…
— Шансы?
— Все будет в порядке. Это несложная операция, они даже не режут ничего, достаточно лапароскопии… Господи, прости меня, с каким удовольствием я выстрелила бы ему прямо в его поганую усатую рожу…
— Теперь ты понимаешь, — вздохнул Майзель.
— Да. Наверное…
— Иди туда, ангел мой. Будь с ней. Будь с ней, прошу тебя…
Лайнер Лукашенко уже вырулил на финишную прямую и остановился, раскручивая турбины. Вдруг они увидели, как из ангара в двух-трех сотнях метров от полосы, обрушив ворота, вылетел ярко-желтый, с низко посаженной кабиной, автомобиль-заправщик и помчался прямо к самолету. Из-за рева реактивных турбин двигателя машины не было слышно, но сомневаться в намерениях сидевшего за рулем не приходилось.
Это же Павел, понял Майзель. И заревел:
— Огонь!!!
— Сдурел, — усмехнулся Богушек. — Не успеют, инерция-то какая… Ай да Павличку, ай да молодец…
И добавил вдруг по-русски, отчего Майзель резко повернул к нему голову:
— А Бог — Он, в натуре, не фраер…
Все произошло за какие-то секунды. Смяв редкое оцепление, открывшее все-таки огонь по заправщику, желтый снаряд, уже охваченный пламенем, влетел под крыло лайнера…
Два взрыва слились в один. Майзель даже не пригнулся, — встретил лицом палящее дыхание взлетевшего вверх огненного вихря. Только закрыл глаза… А когда открыл, на взлетной полосе валялись горящие обломки, и со всех сторон к ним мчались автомобили, — военные, медицинские, пожарные…
Елена выскочила из самолета, ссыпалась по трапу, вцепилась в него:
— Что?!? Что это?!?
— Павел.
— Боже правый…
— Пашенька!!! — услышали они истошный крик и, повернувшись, как по команде, увидели бегущую к ним фигурку Олеси. — Пашенька!!!
Она споткнулась, упала, вскочила, опять побежала… Майзель смотрел на нее, прижимая к себе Елену, и даже думать ни о чем не мог, — какие-то ошметки, а не мысли…
Богушек, прищурясь, глядел неотрывно в сторону обломков.
И вдруг прижал пальцем притаившийся в ухе динамик переговорного устройства:
— Жив!? Сюда его, быстро, смотрите, не покалечьте мальчишку!!! — и, повернувшись к Майзелю, расплылся в счастливой ухмылке: — Догадался выпрыгнуть, смотри-ка… А, пожалуй, возьму я его к себе в бурсаки…
— Гонта. Ты мудак, — Майзель продолжал смотреть в сторону Олеси, которая приближалась удивительно медленно.
— Так точно, — еще шире ухмыльнулся Богушек.
— Я тебя предупреждал…
— А я облажался, — согласно кивнул Гонта и посмотрел на Майзеля с Еленой, мгновенно стерев ухмылку с лица. — Облажался я, голубки. Первый раз в жизни я так облажался. Старый стал, наверное. Пойду на пенсию…
Бронемашина с «дьяволами» с визгом затормозила в двух шагах от них. Бойцы вытащили ободранного и перепачканного Жуковича и поставили его перед Майзелем, как куклу, поддерживая, чтоб не упал, — от удара о землю при прыжке и последовавшим взрывом Павла контузило. Он дико улыбался разбитым лицом.
— Что ж ты натворил, малыш… — Майзель вздохнул.
Павел посмотрел на него одним глазом:
— Я его ебнул, Дракон. Это не ты, это я его ебнул. Сам ебнул. Младший сержант вэ-дэ-вэ Жукович, вэ-чэ одиннадцать тридцать пять. Пиздец Лукадрищеву. Понял? Десант, бля. Не хуй собачий… За Андреича с Викторовной… За барышню… За нас всех…
Олеся, вся мокрая от росы и задыхающаяся от сумасшедшего бега, рванулась к нему:
— Пашенька!!! Пашенька, родненький, любименький, Пашенька, жив, жив…
Она повисла на нем, — не столько на нем, сколько на бойцах, которым пришлось держать обоих, целовала, как сумасшедшая, его перепачканную сажей, ободранную физиономию, он еле успевал уворачиваться:
— Ну, живой я, живой, че ты ревешь-то теперь, дуреха ты ненормальная, — бормотал Павел, прижимая к себе Олесю одной рукой, — вторая висела, как плеть, не то вывих, не то перелом… — Не реви ты, все нормально… Живой я…
Все смотрели. И молчали.
Богушек крутанул головой так, что хрустнули позвонки:
— Остановить мелодраму?
— Дубль два, — усмехнулся Майзель. — Не надо, Гонта. Мне нравится…
— Данек, — Елена привстала на носки и дернула его за ухо. — Успокойся. Ты уже ничего не можешь изменить. Забери детей, мальчику нужно первую помощь…
— Давайте, в самолет, обоих, — решил Майзель. Он покачал головой, посмотрел зачем-то себе под ноги. — Показания давать придется, Паша. Очень на тебя новая власть сердиться будет…
— По хую мне, — Павел сплюнул на землю комок черно-красной слюны.
— Ну, мы тебя в обиду не дадим, — Майзель посмотрел на него и вдруг усмехнулся. — Дурак ты, Павел, но это, наверное, со временем пройдет. Я очень надеюсь. Потому что я успел тебя полюбить…
Он обнял Елену и почти понес ее вверх по трапу, бросив на ходу:
— Готовьте полосу, и побыстрее. Гонта, я тебя дома убью…
— Че это он сказал-то? — Павел посмотрел сначала вслед Майзелю, потом на затихшую у него на груди Олесю и перевел растерянный взгляд на Богушека.
Гонта, я тебя дома убью…