— Не много ли вы на себя берете?
— Нет. Ваша жизнь — это мое слово. Помните это. Они видят вас, каждый ваш шаг, каждое движение. Если бы не наши дети, они давно вытерли бы вас, как след от кофейной чашки.
— Что за чепу…
— Вы даже не представляете себе, с какой мощью вы пытаетесь тягаться. Что они могут…
— У меня есть армия.
— Эта армия тоже не ваша. Эта армия народа, который вы и ваши прилипалы обманывали и грабили столько лет. Эта армия не сделает ни единого выстрела, чтобы защитить вас. А ваши специальные отряды не могут двинуться с места, потому что они уже ослепли и оглохли.
Елена вдруг ощутила вибрацию телефона. Вздрогнув и посмотрев на Лукашенко, который, поперхнувшись, смолк, раскрыла аппарат:
— Данек?…
— Уходи, ангел мой. Вставай и уходи. Ты сделала все, что могла. Не зли его, не нужно. Пожалуйста.
— Хорошо.
— Я слышу и вижу тебя, жизнь моя. Я… Скоро увидимся. До встречи, мой ангел…
Телефон замолчал. Елена захлопнула его — опять раздался характерный маслянистый щелчок — и поднялась:
— Мне пора. Желаю вам добраться, куда вы там полетите, без приключений.
— Вы останетесь, пока…
— Нет, — покачала головой Елена.
— Вы останетесь, пока…
— Нет, — покачала головой Елена. — Я не могу. Мне действительно пора. Не бойтесь. Я же дала вам слово. Не нужно пытаться мне помешать, хорошо?
Лукашенко молча разглядывал ее, так, словно впервые увидел. И делал это так долго… Она понимала, что он хочет убить ее. Но боится. Потому что только жизнь по-настоящему чего-нибудь стоит, снова вспомнила Елена слова Гонты.
Наконец, страх за собственную жизнь, кажется, победил. Лукашенко кивнул, перевел взгляд на охранника и проговорил, — Елену от его голоса едва опять не стошнило:
— Проводите ее… Куда скажет… Без фокусов только…
Он смотрел ей в спину, пока двери не сомкнулись за Еленой и охранником. Она чувствовала этот взгляд, — всем существом, позвоночником, через скафандр… Что-то было такое в этом взгляде. Что-то еще, кроме страха и ненависти. Елена очень удивилась бы, узнав, что. Как и он сам…
Они поднялись на лифте, прошли снова через арки металлоискателей, мимо столика с охранником, ошалело уставившегося на них… И вышли за ограду резиденции. На воздух.
Воздух, подумала Елена. Господи, воздух… Дышать… Можно дышать… Неужели все?!.
— Идите назад, — тихо сказала Елена охраннику, борясь с подступившей опять тошнотой. — Дальше я сама…
Тот посмотрел на нее и попятился. И, не говоря больше ни слова, нырнул обратно за забор, как в клетку… И в следующую секунду Елена ощутила осторожное прикосновение, — это был ротмистр Дольны:
— Идемте, пани Елена.
— Как вы здесь оказались?! — пробормотала она.
— Работа такая, пани Елена, — расплылся в улыбке довольный собой подофицер, ловко расстегивая на ней мешковатый плащ и подключая аккумуляторно-процессорный блок экзоскафандра. — Ну, вот, так-то получше будет… Вы не волнуйтесь. Все идет по плану.
— А этот… Садыков? — Елена с облегчением почувствовала, как оживает «драконья кожа», обволакивая и подхватывая ее, — так вовремя, потому что сил не стало вдруг совершенно.
— Допрашивают. С чувством допрашивают, как положено, — Дольны оскалил в усмешке отличные зубы. — Сейчас расскажет, мразь…
— Его что, пытают?!
— Нет, пани Елена, что вы, — снова радостно улыбнулся ротмистр. — Ему дарят цветы и поют серенады. Вы не волнуйтесь, он проживет, сколько требуется. А потом мы его не больно задушим…
— Прекратите, — прошипела Елена.
Детский сад, а не армия, зло подумала она.
— Есть прекратить, — Дольны щелкнул каблуками и отдал честь. — Идемте в машину, пани Елена. Нас ждут в Степянке.
— Кто ждет?
— Дракон, пани Елена.
— Что?! Каким образом?! Он же только что был в Праге…
— Не могу знать, пани Елена. Это же Дракон…
— Что вы так на меня смотрите?!
— Я только сейчас догадался, пани Елена, — тихо, без улыбки сказал Дольны. — Вы — та самая… Конечно. Кто же еще мог на такое решиться…
— Перестаньте, пан ротмистр.
Кто же еще мог на такое решиться…
— Перестаньте, пан ротмистр. Если доставите меня к Дракону зареванную, он вас съест, — через силу пошутила Елена. — Идемте же…
СТЕПЯНКА, С 19 НА 20 МАЯ. НОЧЬ.
— Все, жизнь моя…
Майзель прижал Елену к себе и держал, наверное, минуту. Потом повернул голову к Дольному:
— Благодарю за службу, пан поручик, — продолжая держать Елену, он протянул офицеру руку.
— Ротмистр, пан Данек, — Дольны, зардевшись от похвалы, пожал его кисть.
Господи, он же еще мальчик совсем, подумала Елена.
— Спорим на ящик сливовицы, что поручик?! — весело оскалился Майзель.
— Прекрати сейчас же этот детский сад, — прошипела, дернув его за ухо, Елена. — Отпусти военных и немедленно к ребенку, она ждет тебя, как…
Дольны посмотрел на Елену с благоговейным ужасом. Так разговаривать… С самим… Господи Иисусе, да кто же эта женщина?!.
Перед дверью палаты Майзель вдруг остановился, как вкопанный. И посмотрел на Елену таким взглядом, — ей показалось, что она сгорит сейчас:
— Я не могу…
— Ты должен. Ты не имеешь права прятаться. Она ждала тебя. Мы так ждали тебя, Данек…
— Это же я виноват. Во всем я виноват, Елена…
— Это война.
— Она маленькая девочка. Маленькая, маленькая, крошечная девочка, которую чуть не убил этот урод…