— Кто?
— Чехи.
— Да ну…
— Ты не нукай. Это, парень, такие люди, — Ваковский покачал головой. — Никогда своих не бросают. Никогда. Не то что…
— Че ж они Андреича-то… — Павел всхлипнул.
— Никогда своих не бросают. Никогда. Не то что…
— Че ж они Андреича-то… — Павел всхлипнул. — Где ж они…
— Они тоже не боги, Паша, — Ваковский достал из кармана фляжку, открутил пробку. — Помянем. Прости, Андреич, если что не так…
Он отхлебнул содержимого, чуть поморщился и протянул сосуд Жуковичу:
— Держи…
— Прощай, Андреич, — прошептал Павел. — Прощайте, Татьяна Викторовна… А барышню вытянем… Христом-Богом клянусь…
И он, сделав длинный глоток, вернул флягу Ваковскому.
— Уедешь?
— Нет. Я здесь буду. Ты езжай, Паша, бери свою девчонку и возвращайся. Пока чехи не появятся, я тут буду постоянно. Так что все в цвет.
Павел кивнул и побрел к машине.
ПРАГА, 18 МАЯ, «У ВТЕШЕЧКИ». ВЕЧЕР
Майзель сидел за столиком. И молча пил, как воду, сливовицу, на бутылке которой красовалась гордая этикетка «Сливовица 45%. Карел Втешечка — официальный поставщик Двора Его Величества». Пил, как всегда, не пьянея, ловя на себе украдкой бросаемые взгляды Карела, когда позвонила Елена.
— Я еду в Минск, — сказала она спокойно.
— Ты сошла с ума, — так же спокойно возразил Майзель.
— Я должна их спасти. Сонечку. И наших ребят… Вы не можете этого сделать. Значит, должна я.
— Что происходит, Елена?
— Я не знаю. Может, в него вселился дьявол…
— Елена, мне все равно, что там с Лукашенко…
— Нет. Это не просто так, Данек. Все было сделано правильно. Или почти все… Он должен был давно поднять кверху лапки и сдаться, но этого не случилось.
— Он просто кретин.
— Нет. Есть что-то еще, и поэтому я еду туда.
— Они мертвы, Елена.
— Нет. И Сонечка жива.
Майзель увидел, как Втешечка обходит посетителей, что-то шепчет им, кивая на него, и люди, поднимаясь и тоже кидая на него озабоченные, встревоженные взгляды, выходят из погребка. Ах, Карелку, друг мой, как же ты понимаешь меня, подумал Майзель с нежностью. И сказал:
— Но ребята мертвы. Мы их не видим. Не слышим. Они ни разу не позвонили, не подали никакого знака. Их телефоны молчат…
— Вы слишком надеетесь на свою технику. Они живы, Данек. Я знаю. Может быть, это даже не Лукашенко. Кто-то другой, кто вмешался в игру и хочет провести свою партию… Я не знаю. Я знаю только, что они живы. И Сонечка…
— Елена, это несерьезно. Если это так, мы сами их найдем и вытащим. Как вытаскивали всех остальных. Всегда.
— А сейчас не выходит. Не спорь. И не смей останавливать меня. Я знаю, ты готов меня не послушать. Но я клянусь, — если ты сейчас не отпустишь меня, я сделаю так, что ты больше никогда меня не увидишь. Клянусь, никогда.
— А если отпущу?
— Не торгуйся. Тебе не идет.
— Все-таки третья попытка,? он усмехнулся. — А ведь обещала…
— Это другое. Ты знаешь. Я люблю тебя, Данек.
— Елена!!!
— Теперь твоя очередь.
Ты знаешь. Я люблю тебя, Данек.
— Елена!!!
— Теперь твоя очередь.
— Елена!!!
— Пока, дорогой. И помни, что я…
— Что ты делаешь, глупая!!! — услышала Елена истошный крик Втешечки. — Что ты творишь, ты же до самой души добралась, ты же поломаешь его!!!
— Сколько я еще должна слушать о твоих чувствах от других людей? — зло сказала Елена, но голос ее сорвался. — Ладно. Возможно, сейчас не время… Андрей, Татьяна… Я понимаю. Поговорим, когда я вернусь.
— Если с тобой…
— Я буду на связи. В скафандре. Обещаю.
— Скафандр… Чудесами надо уметь пользоваться…
— Это все, Данек. Не звони, я позвоню сама. Ты и так будешь видеть мой маячок. До встречи…
Она отключилась, — как выпала, и тут же включился Богушек:
— Задержать?!
— Нет.
— Дракон…
— Нет, я сказал!!!
Он поднял глаза на Карела, стоявшего перед ним, и Втешечка в ужасе отшатнулся: слезы, полные глаза слез…
— Делай, что можешь, и да случится, что должно. Она знает это, Гонта. Пусть едет. Просто не спускай с нее глаз…
МИНСК, 18 МАЯ. ВЕЧЕР
Павел сел в «шестерку», достал телефон и набрал номер Олеси. Девушка уже спала, — он услышал по голосу:
— Алло? Паша…
— Ну. Ты это… Вставай, в общем. Собирайся. Я заеду за тобой сейчас.
— Что? Что случилось?
— Я приеду, расскажу. Не по телефону, поняла? Со мной все пучком.
— Ты что, в аварию…
— Не я. Я в норме, говорю же. Некогда, Олеська, давай…
— Да. Да, Пашенька, хорошо…
Когда он подъехал, она уже ждала его на крыльце общежития, ежась от холода и кутаясь в курточку. Он мигнул фарами, Олеся подбежала, открыла дверцу, забралась на сиденье. Увидев его лицо, побледнела:
— Что, Пашенька?!
— Андреича. С Татьяной. Убили.
— А-а-а… — Олеся обмякла, Павлу даже показалось, что она или упала в обморок, или сейчас упадет. Но нет, справилась… — Ох… Как… Пашенька, как же это?!
— Это Лукадрищев, сука рваная…
— Паша…
— Что, бля, Паша?! — прошипел Жукович. — Ты ж не знаешь ничего… Ладно. Короче, барышня в больничке, надо за ней ходить, пока чехи не приедут, не заберут ее…
— Какие… какие чехи?!
— Андреич на чехов работал. Ну, не на чехов, но с чехами. Еще до этой всей заварухи… Короче, не суть. Надо за барышней, в общем… Сможешь?
— А ты?
— Ну, и я, понятно, подай-принеси-купи-съезди. Ну, я ж за барышней не могу, понимаешь, мужик же я…
— Поехали, — Олеся пристегнулась, посмотрела на него. — Поехали, расскажешь по дороге.