Горалек обнаружил за стеклом початую бутылку рябины на коньяке и, ухватив ее и две рюмки, направился обратно к дивану:
— А я думаю, тебе следует обсудить со мной это, — он плюхнулся на подушки и, поставив рюмки на журнальный столик, до краев наполнил их. — Давай, старушка, выпьем за все хорошее, что было и будет, и…
— Франта, я же сказала. Я не собираюсь с тобой пить. Равно как и посвящать тебя во что-либо, касающееся моей работы.
— Да? Ну и зря. А я собираюсь, — Горалек опрокинул в себя содержимое одной из рюмок. — А портретик-то хор-ро-о-ош! Бредятина, лубок, конечно, но народ… Народ — безумствует! Ты не боишься, что ликующая толпа растащит тебя на сувениры за то, что ты так славно облизала главного королевского жида?
— Я боюсь, что если ты еще что-нибудь подобное ляпнешь, будешь собирать себя по частям, — крылья носа у Елены затрепетали от бешенства, а на скулах появился лихорадочный румянец.
— Допивай и выметайся отсюда. У меня полно дел!
— Спокойно, детка. Все под контролем, — Горалек опустошил еще одну рюмку. — Чего ты беснуешься? Я же все понимаю, Ленка. Он трахал тебя и пел тебе свои песни. А ты раскисла и развесила уши. Ты всегда так раскисаешь, когда тебя трахают, — он мечтательно усмехнулся. — И всегда так трогательно просишь, — еще, еще…
Возможно, ей не следовало этого говорить. Даже наверняка. Но Елена просто осатанела от ярости. Надо же, запомнил… Прищурившись, она выплюнула Горалеку в лицо:
— Ну, уж кого-кого, а тебя-то на это самое «еще» по-настоящему как раз никогда не хватало…
Горалек вдруг отшвырнул бутылку и, вскочив, бросился на Елену. Она настолько не ожидала такого от обычно вежливого и интеллигентного Франты, что по-настоящему испугалась, и страх сковал ее волю к сопротивлению. К тому же Горалек был сильнее и намного тяжелее Елены. Он повалил ее на ковер — она довольно сильно стукнулась головой, и это еще больше ослабило ее. Прижав Елену собой и сдавив одной рукой ее горло, он рванул на Елене рубашку, — так, что посыпались пуговицы:
— Мало того, что этот пархатый жид испохабил мою страну, — прорычал он в лицо Елене, которая была даже лишена возможности увернуться от его брызгающего слюной рта, и сильно сдавил ей грудь. — Превратил старую добрую Чехию в топор для того, чтобы срубить себе весь мир… Мало того, что он купил всех и вся… Он и до тебя добрался! Ты тоже ему понадобилась! Ты тоже сосала его вонючий жидовский хуй… Жидовская подстилка… Поганая сука!!! Сейчас проверим, потекла ты уже или надо еще тебя полапать…
Он так сильно придавил Елену, что перекрыл доступ воздуха в ее легкие. Последнее, что она увидела перед тем, как потерять сознание — черные силуэты, много черных силуэтов вокруг, и яркий, слепящий свет…
Когда Елена очнулась, то обнаружила себя полулежащей на диване, закутанной в плед, и полную комнату закованных в экзоскафандры по самые брови «ночных дьяволов» вместе с Богушеком и Майзелем. Шторы беспомощно болтались под порывами ветра с улицы, а пол был усеян осколками стекла и древесины… Она рывком села на подушках:
— Данек!
Он мгновенно оказался рядом с ней, и, опустившись на диван, обнял Елену, прижал к себе:
— Ничего, ничего, ежичек. Все нормально. Мы успели. Все хорошо.
— Я… я не…
— Все хорошо, — повторил Майзель. — Все хорошо, елочка-иголочка. Я с тобой. Я с тобой… — Он осторожно приподнял Елене голову, рассматривая следы пальцев Горалека на ее шее. Взяв услужливо протянутую одним из спецназовцев фляжку с «коктейлем» — смесью бренди, аскорбиновой кислоты и экстракта гуараны — поднес ее к Елениным губам. Она послушно проглотила густую, резкую на вкус субстанцию, и крупная дрожь, колотившая ее, почти сразу же стала затихать. — Ну, вот. Тебе лучше?
Елена кивнула, не в силах произнести ни единого звука.
— Отлично. Теперь займемся нашими баранами, — Майзель, прислонив Елену к спинке дивана, резко поднялся.
Связанный самозатягивающимся пластиковым шнуром Горалек сидел на полу в позе рубанка, с головой, прижатой к полу ребристой подошвой ботинка «ночного дьявола». Майзель прищелкнул пальцами, и спецназовец, убрав ботинок, одним движением заставил Горалека принять вертикальное положение.
— Снимите с него «бинты», — приказал Майзель.
Майзель прищелкнул пальцами, и спецназовец, убрав ботинок, одним движением заставил Горалека принять вертикальное положение.
— Снимите с него «бинты», — приказал Майзель.
Богушек коротко вздохнул и кивнул головой. Спецназовец двумя взмахами вороненого штык-ножа освободил Франту от пут. Майзель приблизился и, чуть наклонившись — он был почти на голову выше — стал рассматривать его, как будто Горалек был какой-то неведомой науке козявкой.
Господи, подумала Елена, опять эта ужасная рожа… Она поняла, что Майзель сейчас на самом деле прикончит Горалека. И странным образом не испытала от этого никакого трепета. Потому что, окажись сейчас у нее в руках какой-нибудь предмет, хотя бы случайно похожий на оружие, она с удовольствием сделала бы это сама…
Казалось, воздух в комнате потемнел и сгустился. Тишина сделалась совершенно звенящей, и в этой тишине раздался шелестящий шепот по-драконьи оскалившегося Майзеля. От этого шепота, доносившегося, кажется, одновременно отовсюду, спины у всех, кто был в комнате, окатило ледяным смертным потом: