Он сел рядом с Еленой, посмотрел на нее искоса. Елена сидела, нахохлившись, зажав ладони между коленей, словно боялась посмотреть на Майзеля. Он вздохнул и погладил ее по голове, как маленькую:
— Я просил тебя никуда не ездить без охраны. Хоть бы скафандр надела… Ты же убьешь себя, Елена. И меня за компанию…
Лучше бы он наорал на нее. Рявкнул, как он умеет, так, что все внутри подбирается от ужаса. Лучше бы ударил наотмашь, изо всех сил. Только не этот тихий голос, полный такой боли… Елена повалилась к нему на колени и заплакала. Ее трясло от этого плача и била дрожь от пережитого ужаса. Она ничего не могла с собой поделать. Майзель подхватил ее, как ребенка, прижал к себе:
— Ну, все, елочка-иголочка. Все, мой ежичек. Мы успели. Все хорошо. Сейчас полетим домой, ладно? Дома у нас славно, никаких чучмеков нет у нас дома, дома так хорошо… Ну, не плачь, мой ангел, не плачь, ты же знаешь, я не могу, я умираю, когда ты плачешь…
Он шептал еще какую-то ласковую ерунду, баюкая Елену и гладя ее по волосам, пока она не перестала всхлипывать. Упершись руками Майзелю в грудь, она отстранилась:
— Дракон… Ты от меня не отстанешь?
— Уж это вряд ли.
— Зачем я тебе?
— А я тебе?
— Ну, ты… — Елена улыбнулась и, продолжая упираться в него одной рукой, другой вытерла слезы. — Придумал еще тоже сравнивать…
Он тихонько засмеялся, встряхнул Елену:
— Поехали, щучка-колючка. Дома все наладим и назад приклеим, что разладилось и отклеилось. Все. Вперед!
ФРАНКФУРТ-МАЙН — ПРАГА. ФЕВРАЛЬ
Домой они летели с комфортом — на том же «сирокко», но не так быстро. Кресла развернули, выдвинули стол с инфотерминалом, и Майзель с Богушеком принялись подводить итоги импровизированной операции. На экране появился Вацлав и генералы, — на фоне огромной карты, и совет продолжился с их участием:
— Откуда эти зверьки так быстро появились в порту?
— Из Кельна. Там этот исламский центр, который саудиты выстроили несколько лет назад…
— А утечка?
— Из «Люфтганзы», скорее всего. Работаем. Быстро найдем, я думаю…
— Не от Ботежа?
— Нет. Если да, то из Лагоса. Он туда звонил.
— Почему они решили во Франкфурте? В Нигерии проще…
— Не проще. Они знают, что мы все слышим…
— Все-таки, утечка или слив? Это принципиально важный момент…
— Понятно. Я же говорю — работаем. К вечеру будет ясность с этим вопросом…
Елена слушала их короткие, отрывистые фразы, те самые полупредложения, которые они друг за друга договаривали… Никогда прежде ей не доводилось присутствовать на летающем совещании военных с королем и Майзелем.
Они даже не включили свою обычную «глушилку», которую всегда включали в таких случаях при Елене, — то ли не было такого устройства на борту, то ли окончательно перестали ее держать за постороннюю… Елена разозлилась. Даже то, что только что произошло, он использует в своих целях. Никакой передышки, никакого намека на взвешенность решений… Она слушала эти ужасные распоряжения, которые он отдавал. Она знала, что все приказы лягут на давно отработанные схемы, но никак не могла отделаться от чувства, что все это похоже на месть. И впервые видела, как ярость пожирает его, как он перестал контролировать эту ярость, видела, что никто, кроме нее, не понимает этого, — они слишком привыкли ему доверять… Это же все из-за меня, в ужасе подумала Елена. Это он за меня испугался так, что перестал думать. Он хочет отомстить… Нет. Я должна остановить это. Тем более должна. И моджахеды… Месть. Месть… Ну конечно. Господи, как же я сразу-то не догадалась…
— В Кельне будем работать?
— Обязательно. Я хочу…
— Они поймали тебя в ловушку, — громко сказала Елена и проглотила комок в горле. — Они тебя подловили, Дракончик. Это зверье…
Он замер на мгновение, спина у него окаменела. И развернулся к ней в кресле так, что ее обдало воздушным потоком от этого разворота. Повисла такая тишина, что ушам стало больно. И тогда Елена заговорила — быстро, не давая им всем, — сильным, всемогущим, вооруженным — и таким беспомощным — мужчинам опомниться:
— Они ждут, что ты ударишь их растопыренными пальцами. Они хотят, чтобы ты заметался, чтобы ошибся, чтобы… Они планируют, они затевают что-то страшное, не знаю, где и когда, они хотят тебя отвлечь, потому что знают, где у нас слабое место, и нашли его у тебя тоже, потому что его не было раньше, понимаешь?! Они что-то затеяли дикое, немыслимое, они хотят, чтобы ты ударил первым, и их ответ будет просто местью, они подставят тебя… Ты не можешь не ответить на это. Они это знают. И если ты сейчас… А потом… тысячи людей умрут… И вся эта европейская сволочь смешает тебя с дерьмом. Все эти социалисты, пацифисты, трусы и предатели… Скажут, что ты во всем виноват. Не нужно сейчас. Нужно выждать. Узнать. Успеть. Я в порядке, на мне даже царапины нет… Не смей сейчас. Не смей!
Они смотрели на нее — Богушек, король, генералы… И Майзель смотрел на нее, — впервые он так на нее смотрел:
— Какая же ты, мой ангел… — Майзель протянул руку и провел пальцами по ее мокрой от слез щеке. И, как всегда от его прикосновений, проснулась под сердцем у Елены бабочка. — Жизнь моя, какая ты молодец…
И снова развернулся к экрану, спросил, обращаясь к кому-то из военных: