Боже, как он мне нравится, думала Елена, гладя его по волосам и закрывая глаза, когда он скользил губами и языком по ее телу. Боже мой, как он мне нравится, неужели это со мной, Господи, как хорошо… Никогда прежде ее не взрывало и не уносило так. Никогда прежде мужчина ее не называл такими словами. «Мой ангел…» Она каждый раз вздрагивала, когда он произносил это… Ей страшно понравилось ласкать его ртом. Никогда прежде это не доставляло ей такого тягучего, томящего наслаждения. Она любила чувствовать горячий ток его крови, пульсацию жизни, ей нравилось, как выгибает дугой его тело от ее ласки, нравилось, как наливается он каменной твердостью, и как ударяет ей в небо, в щеки, в язык его обжигающе-теплая, вязкая, терпко-сладкая влага…
Первый раз, когда она сделала это, он, отдышавшись, привлек Елену к себе, заглянул в глаза:
— Это очень много для меня значит.
— Это что?
— Это.
— Ага.
— Это не просто еще один способ заниматься любовью.
— Почему?
— Не знаю. Я так это чувствую.
— Мне тоже нравится, когда ты ласкаешь меня языком. Ужасно нравится.
Ей действительно это до безумия нравилось. Нравилось так, что Елена думала каждый раз, что утонет. Просто патология. Никогда прежде с ней ничего такого не делалось. И язык у него был, как… как… Как у Дракона. У нее опять проснулась бабочка под сердцем. А он вздохнул:
— Это другое.
— Ты дикарь. У тебя мифологическое сознание, — улыбнулась Елена, целуя его. — Я никогда не делаю ничего, если мне этого не хочется. В постели, я имею в виду. Бедненький… Что, я первая на это решилась?
— Елена… Все, что было до тебя, было не со мной.
— Правда? — у нее заблестели на глазах слезы. У нее всегда слезы были очень близко, и многие совершенно напрасно принимали это за признак слабости характера.
— Обязательно.
— И не со мной, Дракончик, — Елена улыбнулась и вытерла глаза. — Как легко тобой манипулировать, дорогой…
— Я всегда это знал… Я тебе говорил…
— Я помню. Торжественно обещаю не злоупотреблять. Просто употреблять. Когда тебе захочется, чтобы я это сделала, сразу хватай меня за волосы и тащи. Ладно?
— Елена Прекрасная. Ты развратная женщина.
— Все филологички такие. Мы знаем много слов, у нас правильная артикуляция. И язык хорошо подвешен. Кроме всего прочего, ты очень вкусный… — Елена облизнулась и увидела, как вспыхнули у него глаза и появились белые пятна на щеках. — О-о… что, опять? Уже?!
— Да. Если ты еще раз это сделаешь, я больше…
— Хочешь, чтобы я развела настоящую сырость? — чуть не плача, на этот раз по-настоящему, перебила его Елена.
— Обязательно…
И Елена послушалась. Развела настоящую сырость.
ПРАГА. АВГУСТ
Они вернулись домой, и Елена вдруг поняла, — оказывается, все это время он просто держал ее в предбаннике. Или, точнее, у порога своей кухни, допуская заглянуть внутрь лишь одним глазком на минутку. Кстати, не только из соображений секретности… А теперь вдруг взял и распахнул двери настежь. Он словно сжимал время в разы — столько людей, проходящих сквозь него, увидела Елена, что это просто переставало быть похоже на реальность. И для каждого из этих людей находились единственно правильные и именно сейчас необходимые слова. И звучало едва ли не паролем так часто из его уст заветное «я люблю тебя»… Только обращенное не к Елене, а к его людям. И с суеверным восторгом видела Елена, как расцветали лица людей от этих его слов. Как начинали сиять их глаза…
Они вдруг как будто поменялись ролями. Теперь не она его, а он ее слушал. Она и в самом деле спорила с ним. И ругалась с ним не на шутку. И он, — не то чтобы повышал на нее голос, нет… Но как-то не понарошку с ней тоже «ристался». И когда начинало Елене казаться, что вот, сейчас, еще одно слово, — и разругаются они по-настоящему, — Майзель вдруг замолкал, хватал ее в охапку и начинал целовать.
И когда начинало Елене казаться, что вот, сейчас, еще одно слово, — и разругаются они по-настоящему, — Майзель вдруг замолкал, хватал ее в охапку и начинал целовать. Словно нажимал какую-то кнопочку, после чего мозг у Елены выключался напрочь и включались совсем другие навигационные приборы. И там, в точке взрыва вселенной, куда затаскивало ее, было Елене так все равно, так наплевать на все на свете, — только бы он любил ее изо всех сил, не останавливаясь никогда-никогда…
ПРАГА. АВГУСТ
В понедельник позвонила Полина. В голосе подруги звучала неподдельная тревога:
— Ленушка, где ты? Что у тебя? Почему не звонишь?
— Прости, Полечка. Я так закрутилась, ты не представляешь… Давай встретимся в «Империале», хорошо? Через полчасика… Целую, Полечка, пока!
Она стремительно вошла в таверну, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, — Полина уже сидела за столиком и помахала Елене. Елена подошла, села рядом:
— Полечка, я сейчас съем огромный кусок жареного мяса. Ты не будешь возражать?
— Я — нет…
— Вот хорошо!
— Ты же не ешь мяса!!!
— Да, это я так, — вздохнула Елена, — скажи спасибо, что я на человечину не перешла… С ним не поешь… Как приготовит — язык проглотишь…
— Сам… готовит?!
— Сам. Никому не доверяет…
— Рассказывай.
— Спрашивай, Полечка.
— Где ты была столько времени?! Я звонила, Иржи тебе звонил…