Это еще не было капитуляцией, но это была чертовски заметная трещина… Он отпустил Елену и присел перед ней на корточки, взял ее руки в свои, осторожно погладил ладони, — внутри и снаружи, так, что Елена снова вздрогнула, ощутив под сердцем трепет крыльев бабочки от этого прикосновения:
— У нас такие разные жизни, Елена. Я не знаю, сколько времени потребуется, чтобы они вошли в зацепление друг с другом. Я не знаю, произойдет ли это когда-нибудь. Я ничего не знаю. Но я очень хочу попробовать, слышишь?!
Елена кивнула и улыбнулась дрожащими губами. И, справившись с собой, потрепала Майзеля по волосам:
— Да, Данечку. Слышу. Ты все-таки совершенно больной…
— Но?
— Да, конечно, есть «но». И не одно. Например, самый лучший секс за всю мою жизнь. И не скалься, это не комплимент, а констатация факта. Еще что-нибудь?
— Да. За пределы Чехии — только по согласованному маршруту и в сопровождении охраны. Или моем.
— И долго это будет продолжаться?
— Ну, дорогая… Президентов США охраняют до последнего вздоха. Придется уж тебе потерпеть. Я тебе говорю прямо — ты значишь для меня гораздо больше, чем мне, возможно, хотелось бы. Но что выросло, то выросло. Примите и прочее.
— Замечательное признание. С днем Святого Валентина, дорогой.
— Елена… Пожалуйста.
— Да ради Бога. Будь так добр, скопируй мою записную книжку в этот аппарат и перестань ныть, не твой стиль. Я все поняла, и буду делать, как ты сказал. Прежде всего, потому, что я сама заварила эту кашу и подставлять тебя было бы с моей стороны жутким свинством. Но никакого права собственности на меня у тебя нет. Ты сильнее всех, кого я знаю. И мне никогда ни с кем не было так хорошо… И поэтому я тоже хочу попробовать… Если тебе это интересно… Ты доволен?
— Спасибо, щучка…
— На здоровье, — Елена пожала плечами и глотнула почти остывший кофе.
Майзель вздохнул, как побитый пес, и погрузился в манипуляции с телефонами. Закончив, протянул аппарат Елене и спросил:
— Что ты собираешься делать?
— О чем ты?
— У меня есть предложение.
— Давай.
— Я не хочу, чтобы ты занималась своими делами. Я хочу, чтобы ты занималась моими. Чтобы ты была со мной. Конечно, я тебя не стану держать ни за какие места…
— Отчего же, — улыбнулась Елена, — за некоторые места я с превеликим удовольствием разрешу тебе подержаться. Могу даже сказать, за какие именно мне особенно хочется и ужасно приятно. Впрочем, ты, кажется, и так знаешь. Кстати, откуда? Неужели это есть в моем файле? Извини. Продолжай, пожалуйста…
Он улыбнулся, — ему нравилось, когда она колется. И Елена это чувствовала… Майзель откинулся на стуле и повторил:
— Я хочу, чтобы ты была со мной, Елена. Пока не упадешь с ног. А когда упадешь, — ты знаешь, где можно вздремнуть часок-другой. Ты мне нужна. Есть вещи, которые я ни с кем, кроме зеркала, не обсуждаю. Но разговоры с самим собой — это почти болезнь. Я хочу, чтобы ты мне помогала. Мне просто необходимо это, Елена…
— Я буду тебя злить. Я буду с тобой ругаться, Данек. Требовать участия, внимания, сострадания. Того, что тебе мешает…
— Мне не мешает это, Елена.
Того, что тебе мешает…
— Мне не мешает это, Елена. Мне необходим другой взгляд, как воздух. Мои люди и мои друзья тоже спорят со мной, но это тактические споры. А мне нужен стратегический партнер.
— Невероятно. И я кажусь тебе таким партнером?
— Не кажешься. Есть две причины, по которым только ты и можешь выступать в этой роли: ты женщина и ты смелая, как сто тысяч чертей. Ты ведь не станешь сидеть в уголке пещеры и ждать, пока я приду с охоты?
— Этого ты от меня точно не дождешься.
— Вот видишь. Так что у меня нет особенного выбора. Я просто перехватываю инициативу, потому что я так привык, мне так нравится, мне так…
Елена не дала ему договорить, — встала, подошла близко-близко, так, что ему пришлось смотреть на нее снизу вверх, — взяла Майзеля за огромные уши и легонько подергала их вверх-вниз, покрутила его голову из стороны в сторону:
— Перестань подводить базу, чудище. Скажи просто, что тебе так хочется.
— Мне так хочется.
— Ты уверен?
— Я еще никогда в жизни ни в чем не был так уверен.
— Ну, и все тогда. Поехали работать.
— Вацлав был прав.
— Теперь я не успеваю за полетом твоей мысли, дорогой, — усмехнулась Елена.
— Привыкнешь. Ты — лучшая, Елена.
— Смотри не возгордись.
— Не думаю, что ты позволишь мне это сделать, — с сомнением вздохнул Майзель. И резко поднялся: — Поехали, щучка-колючка. Время — это жизнь.
СЛОВЕНИЯ. АВГУСТ
Назавтра он, как и обещал, утащил ее в Порторож, на восемь дней. Это был какой-то сумасшедший дом — они просто не вылезали из кровати. А когда вылезали, все равно не могли друг от друга оторваться. Обслуга здесь тоже была невидимой, и это Елену радовало просто до умопомрачения. Она ходила по маленькой уютной вилле в одной мужской рубашке на голое тело, потому что было очень тепло, и потому что Майзель просто с ума сходил от такого ее наряда, и любил ее так, что она едва не теряла сознание. Он был такой здоровый конь, огромный, гладкий и, кажется, совершенно неутомимый, как мальчишка. Он сам делал ей массаж, — сам, никаких массажистов, кто мог с ним сравниться, какие массажисты… И ванны он заставлял ее принимать. И грязи. А потом купал ее сам, как маленькую… И расчесывал сначала редким гребнем, а потом щеткой. И так ласкал… Господи, как он так может, удивлялась Елена, растворяясь в его ласках, как река в океане… И курить не разрешал. Да и какие там сигареты, если они и поесть-то толком не всегда успевали. А когда успевали… И ни души вокруг — только солнце, кусочек пляжа и моря, и они вдвоем.