В одном из селений древней Армении жил странный художник по имени Мануг. Иногда красивого человека писал он уродом, а случалось, немощного изображал богатырём. Многие его не любили. И мстили, как могли: то детей его обидят, то овцу прирежут. А овца для бедняка, что для богатого – отара…
Мануг работал ожесточённо и много. Но никто не хотел покупать его картины. Чем больше он работал, тем больше беднел. Любой гончар или кузнец жил лучше художника. Мануг стал думать, что людям нужнее горшки.
С недоумением спрашивала жена художника:
— За что Господь наказал меня? У других мужья, как мужья: сеют, пашут, жнут. А этот только и знает, что малевать…
Раздумья и одиночество гнали художника в горы. Однажды на скалах Мануг встретил гончара.
— Добрый свет, брат Ованес. Чего подскочил? И ты боишься?
— Ты не зверь какой, чего тебя бояться?
— Все меня избегают. Решил, что и ты…
— Люди не любят тех, кто не работает.
— Ованес, Ованес, да возвысится твой дом! Я тружусь день и ночь. Тружусь, как вол. А ты мне говоришь такие слова…
— Это не работа. Прямых ты кривишь, кривых выпрямляешь. Рисовал бы, как все.
— Как все – это проще. Труднее быть самим собой. Но не будем ссориться, брат Ованес. Ведь и ты лепишь горшки не такие, как у всех. Потому что ты художник.
— Но мои горшки берут, а твои картины – нет. Значит, не туда идёшь.
— Ованес, ведь я тебя не учу, как лучше лепить горшки. Хотя мог бы. А вот художников почему-то поучают все.
— Учить меня? Гончара – гончарному делу?! – возмутился тот.
— А зачем ты поднялся в горы? – улыбнулся Мануг. – Глину искал? Её у тебя во дворе целая гора. Твои горшки – всегда нарасхват. Нет, ты пришёл глянуть на травы. В каждом листке ищешь незнакомое и говоришь себе: «Уже было». Я видел многое, созданное тобой.
— Скажи, — почему-то прошептал гончар.
— Потому что не туда идёшь. Горы отдали тебе всё – и большего не требуй. Иди к людям. К внуку своему. Присмотрись. Малыш, пуская пузыри, борется с пелёнками, опутавшими его: стремление к свободе развивается с детства. У ребёнка большая голова и тонкие ног
Создашь ты его, порадуешься и снова загрустишь. Тогда на празднестве, где люди поют, смеются, танцуют, тебя удивит, сколько в селении стройных девушек. А среди них одна, со стыдливо-гордым взглядом, гибкой шеей, чёрными косами до пят – та, которую ты всю жизнь искал. И родится у тебя тонкостанный кувшин. Не кувшин – молодость. Звонкий, сам поёт. Создашь его, и не будет счастливее тебя человека.
Все устают, Ованес, от всего устают. И ты забудешь, как бывал счастлив, найдя новый узор, оттенок, изгиб… Начнешь по-новому искать ещё не созданный кувшин, искать смысл своей жизни. Остановишься, когда найдешь, перед седобородым дедом. С головой, ушедшей в плечи. Мозолистыми руками. Натруженными ногами, будто вросшими в землю. Ногами, прошедшими не одну сотню вёрст. Спина старика согнулась под тяжестью лет. В глазах глубина небес и величие гор. Сила старости – в мудрости. А там, где мудрость, крика не может быть: не спешит старик раздать накопленное случайным людям. Увидишь его, и будто молния тебя озарит – как соединить глубину небес с величием гор через согнутую спину, натруженные узловатые руки-ноги, сжатую мудрость губ, чтобы через него – одного – передать трудолюбивый народ… Вот когда создашь ты большой кувшин. Не кувшин – итог своей жизни.
Ованесу тут же захотелось одарить художника. Но он не знал, как и чем. Поспешно сказал:
— В селении думают о тебе, как о сумасшедшем. Но ты – ясновидец! Разгадываешь мысли и людей видишь насквозь. Сразу нашёл то, что я годами искал. Одного не соображу: почему не рисуешь иконы?
— Ованес! Бога надо искать, найти, понять! И не выдумать – увидеть хочу, чтобы спросить, почему в мире так много зла.
— Тогда рисовал бы богачей, как они хотят. Зачем коверкаешь их? Так и моришь голодом и жену Майрам, и своих детей, Мануг.
— Ованес джан, зря о детях сказал. А жена – что жена? Им всегда всего мало. Дар даётся немногим. Немногим, но для всех. Смею ли я продать, что не только моё? Даже ради детей. Вырастут – поймут.
— Не сердись, Мануг джан, не для обиды спросил. Лучше посмотри на наши горы. Видишь, сколько камней? Мечта моей жизни – разбогатеть, закупить во всех селениях арбы и на них привезти землю из долин – прикрыть выступы. Бог свидетель, эти камни – кости наших
Вздрогнул художник. Впился глазами в доброе лицо Ованеса, словно видел впервые, рывком обнял его, резко повернулся и побежал в свой старый дом. А скоро жена художника увидела картину: с чудовищем сражался богатырь. И был он лицом похож на гончара.
Майрам поспешила насмешить соседей. Соседи – своих соседей. Вскоре чуть ли не всё селение хохотало до слёз. Почти каждый встречный теперь кричал гончару:
— Ва! Храбрый Ованес! Долгих лет, спаситель! Спеши взять меч-молнию, враг на нас идёт!..
Маленький, тщедушный, хромой Ованес, опустив голову, сгорал от стыда. Нигде не мог он укрыться от насмешников. Проклинал:
— Будь чёрным день встречи в горах, Мануг! Чтобы высох твой род! Чтобы погасло твоё солнце! За что, бессердечный, посмеялся над стариком? За что сделал посмешищем.