Так же крепко держась за руки, Мари-Кристина и Жан-Мишель умотали в Соединенные Штаты — вроде бы закончить образование (отец в Гарварде, мать в Маунт-Холиоке), но на самом деле — чтобы побыть вместе, подальше от строгих родителей и испустившей дух страны, подальше от послевоенного идиотизма.
Потом они вернулись. Над деревней Гетари стоит старая церковь, в которой 6 июля 1963 года они обвенчались: он — в цилиндре и сером рединготе (тридцать лет спустя я надел точно такой же, отправляясь в церковь в Бо-де-Прованс, и выглядел в нем так же нелепо); она — в белом платье, с цветами в белокурых волосах. В детстве, гостя у деда с бабкой в Нейи, я смотрел любительский фильм, запечатлевший эту церемонию; его показывали в гостиной — Granny вешала экран и задергивала шторы; мне кажется, я никогда не видел ничего восхитительней. Именно в этом фильме я единственный в жизни раз видел, как Жан-Мишель Бегбедер под стрекот бобин кинопленки, похожий на предельно учащенные щелчки метронома, целует в губы Мари-Кристину, графиню де Шатенье де ла Рошпозе де Юст дю Сент-Ампир (а также, как любил повторять во время просмотра отец, «и прочих мест, открывающихся во время отлива»). У матери вьющиеся на концах высоко поднятые длинные волосы — как у Брижит Бардо в «Презрении», вышедшем на экраны в том году; отец — худой и немного скованный в своей накрахмаленной манишке; их обступают танцоры в баскских костюмах; под бой барабанов и звуки флейт жених и невеста, наклонив головы, проходят под аркой из цветов; хор в красно-белых нарядах выстраивается почетным караулом в две шеренги; помню, мне казалось странным, что эти двое, такие юные, такие влюбленные, такие робкие в окружении многочисленной родни, могут быть моими родителями. К несчастью, вещественное доказательство впоследствии оказалось утрачено в результате бесконечных переездов главных действующих лиц. И мой мозг ухитрился забыть о том, какой парой они были. Я никогда не знал их такими, мои воспоминания относятся к тому времени, когда они уже расстались — как будто я выбросил все отжившее в мысленную помойку, а потом щелкнул мышкой, дав команду «Очистить корзину».
Мой старший брат родился год спустя. Я же не придумал ничего умнее, как прийти в этот мир в 1965-м — немного рановато, и куда я только торопился? Детьми мы были желанными, но все равно появились как-то неожиданно. Чересчур быстро, один за другим, никто этого не планировал, и пришлось спешно перестраиваться. Отец настоял, чтобы старшего сына назвали в честь деда Шарлем, а меня мать нарекла Фредериком — по имени героя «Воспитания чувств», настоящего неудачника.
Вскоре родители разошлись. Вы замечали, что все сказки всегда заканчиваются в день свадьбы? Я тоже дважды женился, и каждый раз в решающий момент, когда надо произнести: «Да», меня неизменно охватывал страх — неприятное предчувствие, что все хорошее уже позади.
Глава 13
Правда о Ламберах
Эвелина и Мари-Соль Бегбедер, старшие сестры моего отца, рассказали мне об одном эпизоде, имевшем место на вилле «Наварра» во время последней войны. Эта история не только позволяет мне похвастать заслугами моих деда и бабки по отцовской линии, но и доказывает, что нарушать законы иногда необходимо. Закон не всегда прав, особенно во Франции. Например, по закону правительства Пьера Лаваля, действовавшему в 1940 году, По находился в свободной зоне, тогда как в Париже для определенной категории жителей ношение желтой звезды являлось обязательным. Пьер де Шатенье, как я уже упоминал, сожалел, что слишком поздно вступил в Сопротивление, — но все-таки он в него вступил. А теперь о городе По: его население увеличилось впятеро за счет притока евреев, преследуемых французской полицией в их собственной стране.
Так вот, еще в июне 1940-го друзья по христианским кругам тайно предложили Шарлю и Грейс Бегбедерам спрятать у себя богатую еврейскую семью, вынужденную бежать из Парижа, бросив все свое добро. В столовой за большим обеденным столом состоялась жаркая дискуссия, и я дорого дал бы, чтобы ее послушать…
Шарль. Не должны ли мы как прежние сторонники «Аксьон франсез» отказать евреям в приюте? Я разговаривал с Моррасом в Сен-Реми-де-Прованс. Он настолько оглох, что мне пришлось при всех кричать ему в ухо, что мы против немцев. И что он мне ответил? «Ах да! Ваша жена — англичанка, вам многое прощается!»
Грейс. Прежде всего мы католики, а архиепископ Тулузский во всеуслышание заявил, что «евреи — это мужчины, евреи — это женщины, они часть рода человеческого и наши братья». Христианин не имеет права об этом забывать.
Шарль. Darling, ты же понимаешь: эти люди привлекут к нам внимание полиции и немцев. Или мне следует тебе напомнить, что твоя родина не очень-то поддерживает бошей? Если они прознают, что мы прячем евреев, нам грозит депортация. Ты действительно готова подвергнуть опасности наших детей ради спасения неких Ламберов — даже от их кретинского имени за сто метров несет фальшивкой! — с которыми мы даже незнакомы?
Грейс. Октав, распорядитесь приготовить комнаты на третьем этаже, там довольно места, чтобы разместить четырех-пятерых человек. Никто ни о чем не узнает. Послушай, это друзья наших друзей, у нас просто нет выбора.