Тэй тем временем беспокойно заворочался, словно почувствовав мой тяжелый взгляд. Поднял голову, уставился на меня удивленно.
— Антон, ты чего так смотришь?
А я знаю, чего так смотрю? С ума сошел, вот и смотрю.
— Антон?.. — ушастый опасливо начинает коситься на дверь, явно прикидывая, успеет сбежать от буйного меня или нет.
— Мое! — взбеленилась моя шизофрения. Я почему-то с этим согласен. Не сбежишь, мелкий!
Хватаю ушастого за плечи и с силой прижимаю к стене. Он судорожно и как-то неуверенно брыкается. Глазищи перепуганные. Но, кажется, не верит, что я могу причинить ему вред.
Блин, я же все понимаю, почему не могу это прекратить?! Почему у этого ушастого такая тонкая шейка?! Почему так вкусно бьется на ней жилка!?
Кажется, я его сейчас укушу. И без того длинные клыки увеличиваются еще больше, царапая губы.
Перепуганный Тэй, похоже, наконец, понял, что ему грозит и со всех силенок отвешивает мне кулаком в ухо.
Одновременно удивленно охаю, хватаюсь за ушибленное ухо и сажусь на пол. Вот ведь, маленький-маленький, а с перепугу как засветил острым кулаком. Больно!
Ушастого я, понятное дело, от неожиданности отпустил. Но тот, вместо того чтобы сбежать, когда выдалась такая возможность, слез ко мне на пол, сел рядом и тревожно заглянул в глаза.
— Антон, тебе больно? Ну не молчи, чего ты молчишь?! Ты голодный, тебе кровь нужна, да?! — и все это таким тоном, каким спрашивают у больного, не нужно ли ему лекарство прямо сейчас.
Ну и кто из нас после этого ненормальный? Это был риторический вопрос, если кто не заметил. Потрясающе. Сидим рядом чуть ли не в обнимку: малолетний эльфенок, с начисто отшибленным чувством самосохранения и девчоночьей душой, да почти всемогущий, в отдаленной перспективе, вампир-шизофреник. Мы друг друга нашли, определенно.
— Мое, — как-то вяло вякнула моя шизофрения и заткнулась.
«Да твое, твое», — меланхолично соглашаюсь. Все-таки не зря мне недавно хотелось постучаться головой об стену. Вон Тэй в ухо дал, и сразу, все как рукой сняло. Надо, кстати, на будущее запомнить, что эльфов пугать опасно для здоровья, даже малолетних. Такой с виду мелкий, а дерется больно.
— Знаешь что, я есть хочу, — сообщило мне это ушастое недоразумение с детской непосредственностью. — Пошли, позавтракаем, что ли?
Вот троглодит прожорливый!
Ну что делать, встаем и идем завтракать. Будто и не случилось ничего. Интересно — это только меня беспокоит происходящее?
Ушастый, получивший свой завтрак, увлеченно жует, будто ему больше ничего и не надо. Все-таки с первого взгляда видно, что этот эльф неправильный. Нормальные мяса стараются не есть, не потому что не могут, если выбора нет, едят, конечно. У них какие-то идеологические убеждения, мол, зверюшек есть нехорошо, им же больно. А еще ходят слухи — среди остроухих не редкость эмпаты, и они просто чувствуют боль, убиваемой ради пропитания зверушки. Этот то ли не эмпат, то ли не им зарезанная животина не в счет. Мясо лопает с удовольствием, ну хоть не объедается, как вчера.
Когда завтрак был окончен, и нам принесли отвар, заменяющий здесь чай, Тэй поднял на меня совершенно серьезный, сосредоточенный взгляд.
— А теперь объясни, что это было?
Ну вот, а я уже уверился, было, что этот беззаботный ребенок успел все забыть. Он меня просто очень качественно отвлекал. Все время забываю, что в этом теле чужая душа, вероятно гораздо старше канувшего в неизвестность эльфёнка.
— Не знаю, что это было, — отвечаю неохотно, но честно. Уже успел убедиться ночью, легенды о том, что невозможно обмануть эльфа, вовсе не такие уж и легенды. Наставник мне определенно не все рассказывал.
— Ну, а все-таки, — настаивает ушастый, — не хочешь же ты сказать, что у тебя случилось внезапное помешательство? Тебе нужна была кровь? Вдруг вспомнил, что эльфы большой деликатес?
— Нет, — отвечаю угрюмо, очень мне не понравилось, как он это сказал, — я не хотел твоей крови.
— В самом деле? А на мою шею слюни пускал очень выразительно, — хмыкнул Тэй. — Тебе не кажется, что с этим следует разобраться, пока ты снова не начал на меня кидаться?
Он прав. Разобраться надо. И не только поэтому. Мне и самому не нравится чувствовать себя психом.
Пристально смотрю на ушастого, пытаясь понять, что же со мной произошло. Что я чувствовал, чего хотел?
Его кровь не была мне нужна. В том смысле, что это не жажда. На самом деле выпитого некроманта мне должно хватить на неделю-две. Но мне, тем не менее, позарез нужно было укусить ушастого. Зачем?
— Мое! — истерично вякнула моя шизофрения.
Не обращаю внимания, методично погружаюсь в себя. Мне нужно было выпить эльфа. Зачем? Чтобы ослабить его… чтобы дать свою кровь его телу… чтобы изменение прошло легко и быстро.
— Обратить! — ликующе возопила шизофрения. — Мое! Обратить!
И никакая это на самом деле не шизофрения. Это голос крови. Наверное, только у меня он мог трансформироваться в вопли истеричного маньяка. Игры подсознания, блин.
Мне стало откровенно плохо. И в который уже раз захотелось побиться головой об стену. Или опять получить по уху, надежный метод.
Игры подсознания, блин.
Мне стало откровенно плохо. И в который уже раз захотелось побиться головой об стену. Или опять получить по уху, надежный метод. Теперь уже и не скажешь, что это был не я, а кто-то другой. Потому, что это не так. Зов крови — это и есть я, просто не хотелось мне к нему прислушиваться, вот и получил легкое помешательство. Но теперь-то я все знаю и смогу себя контролировать.