Дживс кашлянул. В его глазах светился свет знания.
— Абу бен Адхем [25], сэр.
— Чего-чего?
— В упомянутом вами стихотворении, сэр, речь идет о некоем Абу бен Адхеме, который, согласно легенде, пробудился однажды ночью от глубокого мирного сна и увидел у своего изголовья ангела…
— Вон! — очень тихо произнес папаша Стоукер.
— Сэр?
— Ступайте вон, или я вас придушу.
— Слушаюсь, сэр.
— Вместе с вашими ангелами.
— Как вам будет угодно, сэр.
Дверь закрылась. Папаша Стоукер апоплексически отдувался.
— Ангелы, видишь ли, у изголовья! Нашел время вспоминать!
Справедливость требовала, чтобы я вступился за Дживса.
— Он все правильно изложил, — сказал я.-Я в школе учил это стихотворение наизусть.
— Он все правильно изложил, — сказал я.-Я в школе учил это стихотворение наизусть. Ангел и в самом деле сидел у постели этого самого Абу и писал что-то в книге, и все кончилось тем, что… Пожалуйста, не хотите слушать, не надо.
Я ушел в угол и открыл альбом с фотографиями. Мы, Вустеры, не навязываем свою беседу тем, кто затыкает уши.
Вскоре в кабинете начался и довольно долго велся общий оживленный разговор, как это принято называть, в котором я не принимал участия, потому что обиделся. Все говорили разом, и никто не сказал ничего вразумительного, кроме разве что старика Стоукера, который подтвердил мою догадку, что он плавал пиратом во времена «Великой Армады» или еще когда-нибудь: он внес смелое предложение провести дерзкую спасательную операцию.
— А давайте пойдем туда, взломаем дверь, украдем его и где-нибудь спрячем, кто нам может помешать? — вопрошал он. — А эти полицейские ищейки пусть с ног сбиваются, ищут прошлогодний снег.
Чаффи выдвинул протест.
— Нельзя, — сказал он.
— Но почему?
— Вы же слышали, Дживс сказал, что Добсон его охраняет.
— Огреть его по башке лопатой.
Чаффи эта идея не очень понравилась. Естественно, если ты мировой судья, нельзя допускать опрометчивых поступков. Начните бить полицейских по голове лопатами, сразу же восстановите против себя все графство.
— Так подкупите его, черт возьми.
— Английского полицейского подкупить нельзя.
— Вы это серьезно?
— Более чем.
— Ну и страна, будь она трижды неладна! — то ли просвистел, то ли простонал папаша Стоукер, и было ясно, что это сообщение в корне изменило его отношение к Англии.
Моя обида улетучилась. Мы, Вустеры, добры и отзывчивы, зрелище такого множества страдающих людей в не слишком просторной комнате было для меня невыносимо. Я подошел к камину и нажал кнопку звонка, вследствие чего дверь отворилась, едва лишь папаша Стоукер начал излагать свое мнение относительно английских полицейских, и перед нами возник Дживс.
Папаша Стоукер посмотрел на него кровожадно.
— Это опять вы?
— Да, сэр.
— Зачем?
— Сэр?
— Что вам тут надо?
— Звонили, сэр.
Чаффи опять замахал на него руками:
— Нет, нет, Дживс, никто не звонил.
Я выступил вперед:
— Это я звонил, Чаффи.
— Зачем?
— Хотел вызвать Дживса.
— Да не нужен нам никакой Дживс.
— Чаффи, дружище, — сказал я, и, уверен, спокойная весомость моего тона привела в трепет всех присутствующих, — если Дживс когда-нибудь тебе был нужен больше, чем сейчас, то я… — Я запутался и потому начал сначала. — Чаффи, — сказал я, — пожалуйста, постарайся понять, что из этой передряги тебя может выручить один-единственный человек. И он стоит перед тобой. Это Дживс, — сказал я, желая все окончательно прояснить. — Ты не хуже меня знаешь, что он всегда находит выход даже из самых безнадежных тупиков.
На Чаффи мои слова явно произвели впечатление. Я видел, что память его зашевелилась, что он вспоминает триумфы этого удивительного человека.
— Черт, а ведь и верно. Ты прав, он всегда находит выход.
— от видишь.
Я бросил уничтожающий взгляд на Стоукера, который начал было что-то относительно ангелов, и обратился к Дживсу.
— Дживс, — сказал я, — нам нужна ваша помощь и ваш совет.
— К вашим услугам, сэр.
— Для начала я кратко, так сказать, конспективно, если это слово здесь подходит…
— Да, сэр, безусловно подходит.
— …так вот, конспективно обрисую положение дел. Вы, несомненно, помните покойного мистера Джорджа Стоукера. В телеграмме, которую вы только что принесли, сообщается, что его завещание, согласно которому мистер Стоукер получил такую значительную сумму, будет оспорено родственниками на основании того, что завещатель был совершенный идиот.
— Понимаю, сэр.
— Дабы опровергнуть это заявление, мистер Стоукер хотел представить в суд в качестве свидетеля сэра Родерика Глоссопа, чтобы он удостоверил полную, совершенную и безупречную вменяемость старины Джорджа. Ну то есть просто эталон душевного здоровья, хрестоматийный образец. И в любых других обстоятельствах все прошло бы на «ура», блестящая победа обеспечена, противник посрамлен и повержен.
— Понимаю, сэр.
— Но, Дживс, сэр Родерик сейчас — и в этом вся загвоздка — находится в садовом сарае — в большом, а не в маленьком, — его физиономия вымазана жженой пробкой, а над ним самим нависло обвинение в ночной краже со взломом. Вы ведь понимаете, как сильно это подорвет доверие судьи к его показаниям?
— Понимаю, сэр.
— В этом мире, Дживс, у нас только два пути. Либо вы выносите окончательные, не подлежащие обжалованию приговоры ближним — психи они или нормальные, либо мажете себе физиономию жженой пробкой и оказываетесь в садовом сарайчике под охраной полицейского. Совмещать и то, и другое невозможно. Итак, Дживс, что делать?