После уроков приходит Рыжая с моими носками и свитером Лорда, и мы с ней, Лордом и Горбачом спускаемся во двор. Пусто и снежно. Жители Дома не любят резвиться на виду у наружности, поэтому снежные бои, если и будут, то с наступлением темноты. Мы лепим крошливого снеговика и приносим его с собой. Он тает посреди классной комнаты, превращаясь в лужу с плавающим в ней снегом, о которой Горбач говорит, что такова жизнь.
Потом мы сушимся и пьем чай. Рыжая заплетает волосы Горбача в сто косичек, но только с одной стороны. На вторую не хватает терпения, и мешает Нанетта с ее ревностью и переживаниями. Горбач сажает ее на голову, она сразу успокаивается и перестает клекотать. Я говорю, что и односторонние косички очень красивы, а Лорд говорит, что безумно жалеет о своих волосах, о том, что в теперешнем виде их нельзя ни во что заплести. Я играю «Снежную Песню» — ту, что хуже дождевой и намного короче, зато больше подходит зимнему дню.
Перед обедом появляется опоздавший к кошачьему переселению Дилан. Черный, как уголь, любимчик Сфинкса, сын Моны, самый громкоголосый певун из всех известных нам котов. Только, чтобы услышать его пение, надо дождаться весны.
— А где твоя выкупная крыса? — спрашиваю я его.
Он отворачивается и уходит, покачивая блестящим задом. На редкость самовлюбленное животное.
На полу блюдца с молоком и колбасными обрезками. На оконных стеклах морозом нарисованные хрустальные узоры.
Вечер, и опять идет снег.
Кошки и ворона испытывают друг друга на бдительность. Горбач, в односторонних косичках успокаивает их флейтой. Лэри пудрит прыщи, затягивается поясом до багровости и убегает искать приключений. Лорд уезжает сразу после него. Почему-то сегодня никто не поехал играть в снежки. Я сижу на подоконнике и жду, но внизу никого. Пусто и уныло. Рассматриваю морозные узоры на стеклах и нахожу в них себя, десятикратно повторенного — на Мустанге и без Мустанга, лохматого и причесанного, и даже в новой жилетке, и я выскребаю для этого хрустального себя маленькое, с ноготь, окошко, чтобы ему легче жилось и веселее дышалось.
Сфинкс, морщась смотрит на меня.
— Суеверие, — говорю я ему. — Видишь, там, в узорах — тоже я.
— Да, — соглашается он. — Там можно увидеть все что угодно. Но ты мне лучше вот что скажи… Рисуя на потолке дракона, ты случайно не изобразил на нем пронзенное стрелой сердечко? Чисто машинально?
— Нет, — отвечаю я. — Такие пошлости не в моем духе. Я только вставил ему глаз. Следуя сновидческим инструкциям.
Возвращается Лэри. Все еще очень пунцовый. Бродит по комнате, вздыхая, как неупокоенный призрак. — Я приведу ее, — говорит он наконец. — Познакомиться. Она вам понравится. Классная девочка, вот увидите.
Мы молчим. Лэри ждет. Почему-то таращится на Горбача.
— Ну приводи, — говорит Горбач. — Чего ты на меня-то так уставился? Я здесь что ли главный бука?
— У нас с ней любовь, — объясняет Лэри. — Понимаешь? Настоящая. Ты не мог бы поболтать с ней по-дружески, когда она придет? Ведь мы с тобой друзья.
Горбач смотрит на него с ужасом:
— О чем? О чем я должен с ней болтать?
— Ну о вязании, например, — оживляется Лэри. — Она такие свитера вяжет — закачаешься. Не хуже твоих, честное слово.
Горбач скисает. Всем известно, как он этого стесняется своего умения. В том числе Лэри. Но настоящая любовь, должно быть, мешает запоминанию всяких мелочей.
— Чего не сделаешь во имя дружбы, — утешаю я Горбача, когда Лэри опять убегает.
Курильщик спрашивает кто девушка Лэри. Дружно пожимаем плечами. Никто не знает. Мы знаем только, что второй Габи в Доме нет. Зато здесь водится много других страшных существ, а от Логов хорошего ждать не приходится, поэтому мы немного нервничаем, а бедняга Горбач больше всех.
Чуть погодя Лэри ее приводит. Белобрысую тонконожку на подламывающихся каблучках. Она прячется за его спину Лэри и таращится на нас оттуда, а он краснеет от удовольствия, растекаясь, как томатная паста.
— Знакомьтесь. Это Спица. Она вяжет шикарные свитера. Очень шикарные. Я сам видел два последних. Они просто нарасхват. Здорово, да, Горбач?
Горбач бросает на меня отчаянный взгляд. Откашливается. Еле слышно спрашивает, какой номер спиц она — Спица — предпочитает.
Спица, не расслышав толком, жалобно улыбается. Горбача надо спасать. Дурака Лэри тоже. И я включаюсь.
— С узорчиками или без? — меня трудно не расслышать. — Какие узоры предпочитаете? Оплетки? Воробьиные лапки? Ах, цветочки! Как это мило!
За полчаса я выясняю, что девушка предпочитает бежевый цвет, что она родилась в ноябре под знаком Скорпиона, что любит чай, а не кофе, — на этом месте Лэри насильно вливает в нее пару чашек чая — что легко обгорает на солнце, что готовить умеет только рисовую кашу, что она скорее жаворонок, чем сова, и немного подкрашивает ресницы, но другой косметики не признает. Наконец, Лэри ее уводит, вполне довольный, а я могу передохнуть.
— Спасибо, Табаки, — говорит Горбач. — Вовек не забуду. С меня что только пожелаешь. Что смогу достать.
— Пустяки! — отмахиваюсь. — Хотя, разговорить ее, прямо скажем, было нелегким делом.
Потом возвращается Лорд. Красный и дикоглазый, не хуже Лэри. Белые ящерки по зеленому свитеру, мокрые волосы зачесаны назад, скрывая проплешинки. Я грызу орехи. Сфинкс качается на тумбочке, позвякивая всем, что там внутри, а Лорд, странный с виду — что уже привычно, но все же еще страннее, чем привычно — заваривает кофе и мешает его с Кока-Колой, сыплет туда дробленный миндаль и корицу, а потом вытряхивает в чашку содержимое амулета со скорлупой василиска, и выпивает, не поморщившись.