— Боже, — сказал я, не отрывая от него взгляда. — Как красиво.
Фидорус не ответил.
Когда мои глаза привыкли к освещению, я увидел, что этот эффект производился конструкцией высоких деревянных каркасов. На каждом из них стояло по одному кинопроектору, и каждый проектор светил в бок соседнему. Все вместе они очерчивали куб.
— Это ловушка?
— Да. Вверху — знаковый фильтр, — сказал Фидорус, указывая на верхнюю часть куба, — а здесь, внизу, — контейнер. Это клетка. Рыбный чан.
Посмотрев туда снова, я начал различать огромный темный шар, роившийся посреди этого чана. Длинные толстые кольца вины, страха и отчаяния выпячивались и свисали из клубящейся массы, а затем всасывались, ускользая обратно. Самое худшее состояло в том, что этот темный шар казался знакомым, порождая невыносимую тошноту своей тяжестью.
— Что там внутри?
— Тоска.
Я повернулся, чтобы посмотреть на доктора.
— Светоглоты, любожорки и смехоежки, — сказал он. — Тысячами. А самые большие посредине — это сердечные черви; они здесь — короли.
А самые большие посредине — это сердечные черви; они здесь — короли. Такую колонию называют «тоской».
Дрожь отвращения. Я вспомнил о светоглоте, находившемся у меня внутри в старом госпитале, о тошноте, об отсутствии воли. Вспомнил о мистере Никто и его нанимателе.
— Откуда это явилось?
Задавая этот вопрос, я уже чувствовал, что в голове у меня формируется ответ. Я начал ощущать контуры огромного круга.
— От Майкрофта Уорда, — сказал Фидорус.
Я снова уставился в глубь чана.
— Каким образом?
— Сотрудники «Сётай-Му» пытались остановить распространение Уорда. Мы вели войну против него почти двадцать лет. Однажды его агенты взломали нашу компьютерную защиту. Они разводили бациллы тоски, загружали их дюжинами, миллионами в письма и слова, которые затем внедряли в нашу систему языкового мониторинга. — Старик выглядел опустошенным. — Я был единственным из «Сётай-Му», кто выжил, да и то только благодаря тебе.
— И вы пришли сюда?
— Это отделение лаборатории было заброшено много лет тому назад, и люди Уорда ничего о нем не знали. Видишь ли, я всегда считал, что главным моим делом является продолжение нашей работы. Я делал все, что мог, чтобы продолжать скрываться, в то же время заботясь о языках и поддерживая их жизнеспособность. Но теперь я стар, а Уорд обрел богатство и власть. Он располагает ресурсами, которые однажды позволят ему максимально усовершенствовать свою систему стандартизации, и если это случится, то вместо тысячи Уордов появится сотня тысяч, миллион, миллиард. Он будет расти экспоненциально, пока не останется никого другого. Только он — в каждом доме, в каждом городе, в каждой стране. Навсегда.
— Господи, — сказал я.
— И по этой причине, — сказал доктор совершенно будничным тоном, — завтра я буду помогать вам обоим.
29
«Орфей» и код ЙЦУКЕН
Из-за того, что доктор показывал мне, как пройти на маленькую кухню и в ванную комнату, возвращение в спальню Эрика Сандерсона Первого заняло около десяти минут.
После всех этих коридоров и перекрестков славно было снова оказаться у двери Эрика, узнать свои вещи, увидеть на другой стороне комнаты своего кота и теплую удобную кровать.
— Давно ты в последний раз спал?
— Не знаю, — сказал я. — Но голова так и кружится.
— Хм. Боюсь, до утра тебе придется выполнить два важных задания.
С этими словами Фидорус вынул из своего внутреннего кармана очень старую кисточку. Деревянная ее рукоятка сделалась темной и блестящей от времени. Щетинки тоже были темными, но идеальной формы.
— Похоже на кисть Тэкиси, — сказал я. — Это каллиграфическая кисточка, да?
— Да, и тебе надо воспользоваться ею, чтобы написать свою историю. Все, что ты из нее помнишь, и как можно подробнее.
— Написать где?
— В воздухе. — Фидорус сделал жест в пустоте. — К утру вся твоя история должна быть написана этой кистью. Понимаешь?
Когда он протянул мне кисть, его голубые глаза были спокойны, ясны и серьезны.
— Да, — сказал я, сам себе удивляясь. Я осторожно взял кисть. — Вы сказали, что заданий два?
— Ты должен также выпить вот это, — и он вынул из кармана пиджака маленький стаканчик.
Я взял его у доктора и посмотрел на просвет. Стакан был наполнен узкими бумажными полосками, словно лист бумаги разрезали, а потом еще и изрубили, чтобы получились крошечные продолговатые обрывки. Присмотревшись ближе, я увидел, что на каждой полоске черной краской напечатано слово «вода».
Я снова повернулся к доктору.
— Это надо выпить?
— Да, ты должен выпить концепцию воды, суметь ощутить ее вкус и освежиться.
— И как же я это сделаю?
— На свете есть два типа людей, Эрик. Есть люди, которые инстинктивно понимают, что рассказ о Всемирном потопе и история о Вавилонской башне — это два рассказа об одном событии, и есть те, которые не могут этого понять.
Я готов был возразить, но удержался.
— Ты должен выпить эту воду и написать свою историю к завтрашнему утру. Потом я вернусь, чтобы увести тебя с собой.
Не дожидаясь ответа, доктор повернулся и направился вниз по коридору. Я хотел было окликнуть его, но промедлил, и он исчез.
* * *
Нельзя сказать, что Иэн очень обрадовался, когда я включил в спальне свет. У него было такое выражение, которое иногда появляется у больших котов, когда их, спящих, расталкивают ради семейной фотографии.