Скаут неотрывно смотрела в боковое окно. В постоянном ритме появления уличных фонарей возникали и пропадали темные деревья и засыпанная палой листвой слякотная обочина. Езда в столь ранние утренние часы все обращает в часть некоего сонливого целого; мысли редких водителей спокойно плавают то туда, то сюда, словно листья, орнаментом выстеленные на широком пруду.
Меня одолела какая-то старая мелодия, которую я не вполне помнил, она снова и снова прокручивалась в мозгу в одном и том же доводящем до белого каления повторе. Мне пришлось заговорить, чтобы отогнать эту музыку прочь.
— Слушай, так куда же мы едем?
— В Динсгейт.
— Помню, ты говорила, что в Динсгейт, но куда именно?
— Если я тебе скажу…
— То тебе придется меня убить?
— Нет, но, — она поерзала на сиденье, — тогда ты можешь пристать с какой-нибудь глупостью вроде: «В этом нет никакого смысла», — а мне придется возражать: «Нет, есть, потому что бла-бла-бла», — а тогда тебе захочется продолжать и продолжать талдычить об этом всю дорогу.
И когда, после всех этих бессмысленных споров, мы туда доберемся, ты скажешь: «Скаут, ты все время была права, похоже, я немного того». Так что, чтобы избавиться от всей этой скуки, думаю, будет лучше, если я придержу язык, — Она искоса посмотрела на меня с этой своей улыбочкой. — Пока что. — Я чувствовал, что с заднего сиденья в спину мне с ухмылкой уставился Иэн. — Радио включить можно?
Я кивнул.
— А что же насчет твоего обещания отвечать сегодня на все мои вопросы?
— Но ведь мы не устанавливали никаких временных границ, правда? Я же не говорила: «Обещаю тебе ответить на любой твой вопрос не позже чем через тридцать секунд, как ты его задашь». Я просто сказала — сегодня.
— Это жульничество.
— Это не жульничество. Это разумный довод. Чувствуешь разницу?
Радио пищало, шипело и взорвалось одним-единственным тактом какой-то оперы, прежде чем остановиться на Happy Mondays.
— Отлично, — сказала Скаут, откидываясь на спинку сиденья.
— Если хочешь, можешь настроиться на что-нибудь другое.
— Спасибо, я нашла то, что хотела.
— Так я и знал.
Из старых динамиков громыхал голос Шона Райдера,[21] нарочито растягивавший слова, и Скаут присоединялась к исполняемому хором припеву — «Гип, гип, йа, йа, йей, йей, йей, йей! Кого-то мне надо распять поскорей!» — при этом стуча себя по коленям, как по барабану. Вполне возможно, что мне довелось столкнуться с самой достающей девушкой в мире. Я улыбнулся. Несмотря ни на что, я чувствовал себя свежим, будто старая дверь, снова очищенная от краски до самого дерева. Как бы ни досаждала мне сидящая рядом девушка, она не была просто девушкой. Распевая и барабаня себя по коленям, Скаут являлась силой, маленькой волной яркой энергии, катившейся через темный мир внутри моего старого желтого джипа. Сомнительно было, чтобы хоть что-то могло остановить девицу, вот так поющую и барабанящую.
Happy Mondays сменились Fun Lovin’ Criminals,[22] а те сдались Гэри Ньюмену,[23] который наконец уступил эфир местным новостям. Скаут при этом сказала «Фу», после чего принялась крутить ручку приемника.
— У меня еще один вопрос, — сказал я.
— Выкладывай.
— Откуда ты знаешь все эти подробности обо мне?
— Женская интуиция.
— Так это благодаря интуиции ты знаешь, что я курил сигареты с ментолом?
— А, ты про это?
Скаут оставила приемник и выдохнула из себя струю воздуха — это больше походило не на выдох, а на сдувание пыли с фаянсовой чашки.
Я ждал.
— Тебе вот что следует запомнить: прошлое опускается на дно, как динозавр в яму со смолой. В Комитете по исследованию внепространственного мира хранятся записи о каждом, с кем они имели дело, а также о множестве тех, с кем они не соприкасались. Случись тебе хотя бы раз выбросить пустую пачку из-под сигарет во время одной из своих подпольных авантюр, она окажется где-нибудь в их архивах. Возможно, в стеклянном ящичке с идентификационным номером.
При этих ее словах в темных уголках моего сознания высветилась было заброшенная фабрика, но она была слишком далека, чтобы я мог отследить ход мысли. Сдаваясь, я сказал:
— Я думал, что официально в Комитете ты не состояла? Если у них есть на меня, — произносить это слово в отношении самого себя казалось немного глупым, — досье, почему они его тебе показывали?
Скаут улыбнулась.
— А я официального разрешения не спрашивала.
— Так и знал, что ты это скажешь.
— А я официального разрешения не спрашивала.
— Так и знал, что ты это скажешь.
— Разумеется. Не такой уж ты тупица, как кажешься.
Я повернулся к ней и поднял бровь.
— Ну-ну, — сказала она.
* * *
Мы тихонько въехали в проулок рядом с мусоросборниками позади «Макдоналдса», как раз на выезде из того, что, по словам Скаут, было Динсгейтом. Было по-прежнему темно, по-прежнему слишком рано. Сам город страдал тихой бессонницей смога, багровых небес, луж, мусора, паров белого и желтого натрия. Это было время и место для ночных котов, случайных грузовиков, случайных такси и случайных всплесков дождя.
— Вот здесь и припаркуемся, — сказала Скаут, когда я выключил двигатель.
— Здесь?
— Здесь будет в самый раз.
— Надолго?
— Это зависит от того, сколько пройдет времени между нашим прибытием и тем моментом, когда тебе захочется вернуться. Я бы сказала, — она подумала, — по меньшей мере, на четыре дня.