— Так зачем ты ее сделала?
— Всегда любила черный юмор.
— Ты? — сказал я. — Вот уж не поверю.
Она обернулась и снова продемонстрировала силу своего взгляда. Я понял, что разговор окончен. После чего пару минут просидел молча, давая себе полностью прийти в себя и рассеянно-пристально, как это бывает очень ранним утром, глядя на Скаут, которая нашла пакет для своей одежды, а потом всю ее в него уложила. Покончив с этим, она взяла с края кровати кожаную сумку мистера Никто и передала ее мне.
— Это зачем?
— Ты спрашивал, кем он был, — ответила она. — Открой вот это боковое отделение и все оттуда вытряхни.
Я впервые как следует рассмотрел эту сумку. Она была дорогой, хорошей выделки, со множеством карманов и отделений. Основное пространство разделялось на две части, одна из которых была пуста, если не считать нескольких черных пластмассовых обломков диктофона, а другая — застегнута на большую медную молнию.
— Приступай, — сказала она, усаживаясь на кровать и наблюдая.
Я открыл молнию и вытряс содержимое на спальник прямо перед собой. Дюжины маленьких прозрачных пластиковых пузырьков посыпались поверх моих ног. Их кучка все росла, издавая звук погремушки. Некоторые закатывались под кровать, другие устремлялись в центр комнаты. Я взял один из них наугад и прочел этикетку:
— «Сосредоточенность. 5 мг».
Скаут подняла пару тех, что подкатились к ее ногам.
— «Логика», — сказала она. — А это вот «Чувство юмора».
— «Стиль», «Уверенность», «Дружеская улыбка», «Убедительность». — Когда я тревожил эту кучу, то внутри каждого пузырька вздрагивала бесцветная жидкость. — Что все это такое?
— Мистер Никто, — сказала Скаут.
Я посмотрел на нее.
— Да, это он. Это то, что управляло его телом вместо подлинной личности.
Пузырьки покоились у меня на коленях. Я еще раз запустил пальцы в эту груду, как можно осторожнее. Такое чувство, будто вскрываю труп. «Озабоченность», «Удивление», «Подозрительность», «Достоинство».
— И это он?
— Да, это он.
Я почувствовал себя маленьким и слабым.
— Он говорил мне, что это с ним сделал людовициан.
Скаут сначала ничего не ответила, она сидела, щелкая пальцами — указательный и средний пальцы ударяли по основанию большого, и всякий раз два щелчка предшествовали возвращению в исходную позицию. Это движение было бездумным и бесцельным, но все же, казалось, что-то создавало. Подобно динамо-машине, накапливающей заряд.
— Извини, — сказала она наконец. — Я могла бы быть немного более…
— Ничего, все нормально. Расскажи мне.
— На самом деле он больше не был человеческим существом — только его идеей. Концепцией, обернутой в плоть и подпитываемой химикалиями. Вероятно, твоя акула смотрела на него как на потенциального соперника.
Концепцией, обернутой в плоть и подпитываемой химикалиями. Вероятно, твоя акула смотрела на него как на потенциального соперника.
Я подумал о странном голосе Никто, говорившем мне, что мы с ним являемся одной и той же личностью, а потом это отрицавшем.
— Концепция, обернутая в плоть и подпитываемая химическими реагентами, — сказал я. — Для меня это звучит как «человеческое существо».
Скаут помотала головой:
— Нет. Это еще далеко не все.
Я не стал спорить — разве же мне известно о том, что человеческим существам присуще, а что нет?
— Итак, — сказал я, словно бы делая глубокий выдох, прежде чем сменить тему, — куда мы направляемся и почему так рано встали?
Ответа не последовало. Когда я поднял взгляд, Скаут смотрела на меня. Я различил в ее лице что-то теплое, что-то надежно упрятанное за ее безучастным выражением и все же где-то там присутствовавшее, сразу же за ее губами и глазами.
— Знаешь, так, как он, ты не кончишь.
Я молча кивнул — да, знаю.
Всего на мгновение, словно из-за бегущей по земле тени от тучи, теплота в глубине лица Скаут сменилась холодом — не бессердечным холодом, нет, это больше походило на смутную печаль зимнего побережья.
— Правильно, — Она вскочила на ноги, вдребезги разбивая это настроение. — Направляемся мы в Манчестер, и направляемся мы в подполье. Нам надо все это упаковать, и через полчаса мы уже должны быть в дороге.
Она блуждала глазами по комнате, обдумывая такие вопросы, как сроки, расстояния, припасы. Ее думающий взгляд прошел сквозь меня раз и другой, а потом, раздраженный, вернулся и окончательно остановился на мне.
— Эрик, — сказала она, — ну что ты все сидишь и сидишь? Размазня.
* * *
Было 5.14 утра, и колеса желтого джипа уже громыхали по темным дорогам; на задних его сиденьях громоздились коробки с книгами, забитые под завязку сумки и переносной ящик со спящим без задних лап Иэном. Я ожидал, что Скаут предложит сделать что-нибудь с котом — поместить его в какой-нибудь кошачий приют или попросить тетушку Руфь присмотреть за ним несколько дней, — но, видимо, девушка, вызвавшаяся быть нашим проводником, восприняла тот факт, что Иэн поедет вместе с нами, как данность. Меня это обрадовало, потому что я нигде не хотел его оставлять, а сознание мое все еще было слишком пассивным и перегруженным мутью раннего утра, чтобы как-нибудь об этом спорить. Спорить, однако, не пришлось — мы просто спокойно загрузили все свои пожитки в желтый джип и были таковы. Скаут выбросила сумку мистера Никто и книгу, которую он мне прислал, в мусорный бак позади стоянки отеля. Перед отъездом я оставил записку и чек на сумму, превышавшую стоимость моего пребывания в «Ивах», на конторке у входа. Небольшим облегчением служило то, что Джон и Руфь все поймут: мы с Иэном отбыли на передовую.