Она неслась в мгновениях грусти, и в мгновениях радости, и в грезах — акулья голова, два черных игрушечных глаза по обе стороны огромной серой кабины самолета, распоротой во всю ширь черно-красной воронкой, полной зубов.
«Я знаю, что ты из себя представляешь!»
Я швырнул ноутбук в эту разверстую красную пасть и кувыркнулся назад с фальшборта, когда людовициан сокрушил его в щепу, а потом…
35
Почти как в раю
Взрыв образовал в море гигантскую впадину, давление выбросило вверх тонны воды, подняв ее яростной, высоко взметнувшейся волной. Она швырнула меня в сторону и затем обрушила в грохочущую синеву. Отплевывая воду, я вынырнул в призрачный мир тумана и брызг. Останки акулы и обломки лодки шумно сыпались вниз, лишь отчасти различимые в дымке, — этакий метеоритный шквал свистящих теней. Выпучив глаза и задыхаясь, я поспешил нырнуть под воду, как раз когда огромный обломок борта тяжело ударился в океан у мета за спиной.
Снова вынырнув, я, кашляя, подплыл через волны и щепки к упавшему куску «Орфея», взобрался на него и крепко вцепился в доски обшивки, меж тем как с неба сыпались последние мелкие фрагменты.
Волны наконец улеглись, превратившись в легкую зыбь, но дымка над водой так и висела, словно над привычным океаном появился второй — призрачный, раскачивающийся и безмолвный. Я прижался головой к обшивке, дрожа от холода и содрогаясь от рыданий, непрестанно накатывавших откуда-то из груди. Потом немного приподнялся и попытался оглядеться, ища Иэна в его маленькой лодке, ища хоть что-нибудь, но видимость в любом из направлений составляла, пожалуй, футов шесть, и ничего другого в моем крохотном клочке океана не было. Я был один-одинешенек. Убедившись в этом, я снова опустил голову на доски.
И вдруг я что-то почувствовал, какую-то слабую вибрацию, вроде мельчайшего мышечного спазма в ноге. Я ранен, подумалось мне, я чем-то порезан, а боль из-за холода сделалась смутной. Потянувшись рукой вниз, чтобы выяснить, в чем дело, я наткнулся на открытку в заднем кармане шортов. Снова коснулся ее — и да, было такое ощущение, что маленький прямоугольник карточки вибрирует. Я осторожно вытянул ее из кармана, положил перед собой и уперся локтями в обломок лодки, чтобы лучше ее рассмотреть.
Теперь открытка промокла, размякла и расходилась по краям, но я этого не замечал. Все мое внимание захватило нечто поразительное: черно-белая фотография моего дома перестала быть неподвижной.
На моих глазах крохотный скворец вспорхнул и улетел с телефонного провода между столбами. Деревья раскачивались под ветром. Серый «фольксваген» промелькнул через кадр, направляясь вверх по выходящей за пределы снимка дороге.
Я поднес палец, чтобы коснуться поверхности изображения, но поверхности не было. Палец мой прошел насквозь и сделался еще одной движущейся частью картины. Я сунул туда всю кисть, всю руку. Почувствовал холодный дождливый воздух, реальный воздух по ту сторону почтовой карточки. Я уставился на картину, заставил свою ладонь сжаться в кулак, потом разжаться, растопырить черно-белые пальцы, помахать ими.
Мне слышен был шум дорожного движения. И другие звуки: плач младенца, бормотание чьего-то телевизора через открытое окно — шумы, вплывающие через поверхность дымчатой воды. Когда я оглянулся, в морском тумане начали появляться размытые тени. Вокруг меня образовывались знакомые силуэты, горизонт, обозначенный линией из крыш домов и деревьев, и телеграфный столб в саду дома напротив моего.
Я вытянул руку из фотографии. Звуки быстро стихли, а очертания вокруг поблекли и исчезли, снова обратившись в дымку.
Продолжая смотреть на фотографию, я увидел, как через кадр промелькнула еще одна машина, но на этот раз беззвучно. Дождь теперь пошел сильнее, я мог различить его лишь в виде крошечных серых черточек, наискось пронзающих знакомый пейзаж.
Продолжая смотреть на фотографию, я увидел, как через кадр промелькнула еще одна машина, но на этот раз беззвучно. Дождь теперь пошел сильнее, я мог различить его лишь в виде крошечных серых черточек, наискось пронзающих знакомый пейзаж. Какое-то время я смотрел на свой черно-белый дом.
— Нет, — сказал я тихо, — я не вернусь, я не хочу возвращаться. «Шаг за шагом, одолевая трудности…» С какой стати мне возвращаться? — Горячие слезы стекали у меня по щекам. — Она умерла. — Я уронил голову на сгиб локтя. — Она погибла, а я уцелел, и я так бесповоротно устал от этого.
И у меня все лились, лились и лились слезы.
Одно за другим проходили бесцветные, выбеленные мгновения.
А потом…
Какое-то теплое пятнышко коснулось моей спины. Я поднял голову. Лучи солнечного света прорезали себе путь через дымку и высветили маленькие золотистые лужицы на поверхности холодного океана. Я повернулся на своем плавучем обломке «Орфея», пытаясь сквозь рассеивающуюся дымку увидеть шлюпку Иэна. Потом снова сдвинулся, чтобы получить лучший обзор, и именно в этот миг заметил, что происходит с карточкой в моей руке. Черно-белое изображение моего дома таяло, черное отступало в белое. Довольно быстро изображение пропало совершенно, оставив карточку совершенно чистой. Я хотел было коснуться новой поверхности, но остановился: карточка снова зажужжала, слегка вибрируя у меня между пальцами. Жужжание длилось всего мгновение, но когда оно прекратилось, то карточка вроде бы сделалась иной, она стала тоньше и не такой мягкой, как прежде, покрывшись прозрачной глянцевой пленкой. На моих глазах начало проявляться новое изображение, на этот раз не черно-белое, но изобилующее оттенками красного, синего, желтого и зеленого. Через несколько секунд я держал в руке не открытку, а фотографию ярко расцвеченной рыбки.