— Ух ты!
— Хм, — сказала Скаут. — Мне кажется, я знаю тебя много лет.
Я хочу сказать, наше событие уже было в моем бытии. Звучит безумно, да?
— Ты имеешь в виду чувства?
— Сандерсон, не заставляй меня повторять.
Я улыбнулся.
— Нет. Это звучит нормально. Я знаю, что ты имеешь в виду.
— Молодец, — сказала она и нежно поцеловала меня в губы.
И вкус ее губ, и их прикосновение, и тепло, и движения — все тогда было совершенным, как томительно сладкая мелодия, которая вдруг всплыла в памяти после многих лет забвения.
Она наконец оторвалась от моего рта и посмотрела на меня так, словно в нашем поцелуе было нечто поразительное, нечто такое, с чем она не вполне могла совладать.
— Ну, ясное дело! — беспомощно пролепетал я.
Мы снова поцеловались.
* * *
Когда я открыл глаза, прохладное голубое утро уже согревалось новым солнцем, свежим и полным энтузиазма. После сна на палубе у меня болели спина и бока. Колено — словно заело. Правая рука — на ней спала Скаут, уткнувшись мне головой в плечо, — онемела. Несколько ее мягких темных прядей зацепились за мою щетину, и я слегка отстранился.
— Хм? — сказала она мне в грудную клетку.
— Привет, уже утро.
— Ох, — пробормотала она. — Я не могу пошевелиться. Все суставы как будто склеены.
Мы лежали, укрытые своими куртками и, как я заметил, плотным зеленым одеялом, которого, когда мы уснули накануне, не было и в помине.
— А нам кто-то одеяло принес.
Скаут хихикнула.
— Ты голый?
— Да, а ты?
— Да.
— Вот порадовался, наверное, старик, закутывая тебя хорошенько.
— Наверное, он беспокоился, что мы простудимся.
— У меня все болит, колено распухло, я чувствую жуткую усталость, но, кажется, не простужен.
Скаут поцеловала меня в щеку. Она отбросила наши покровы, выбралась из импровизированной постели и, голая, встала на палубе. Ее ноги, живот, руки и лицо за вчерашний день покраснели под солнцем, но ребра, грудь и бедра оставались все той же мраморной белизны. Она прикрыла ладонью полоску черных волос у себя между ног и неодобрительно на меня посмотрела.
— Что такое?
— Ты пялишься.
— Если девушка расхаживает перед парнем нагишом, то это обычно что-то означает.
Она усмехнулась и медленно, очень нарочито раздвинула ноги, сделала мах руками, потом завела их за голову и стала сгибаться в талии то влево, то вправо.
— Это вульгарно! — сказал я.
— У меня все болит, — ответила она и, глянув на меня искоса с лукавой улыбкой, направилась к носовой палубе. — По правде сказать, тебе стоит попробовать сделать то же самое, это очень…
— Раскрепощает?
— Что-то вроде того. Может помочь тебе с твоими комплексами.
— Мы же разобрались с комплексами, разве нет?
— М-м-м… — сказала она, пристально глядя в море.
Я сел, прикрыв одеялом ноги. Я слегка стеснялся своих царапин и синяков, полученных за последние несколько дней. У меня болели все суставы, особенно коленный, но счастье все равно так и распирало меня изнутри. Это мгновение — раннее утро, я, Скаут — было абсолютным совершенством.
— Как думаешь, акула всплывет?
Я видел, как она коснулась большим пальцем ноги обтрепанного конца, свешивавшегося за борт лодки.
— Фидорус считает, что всплывет.
Она обернулась.
— Надеюсь, — сказала она. — Иначе ничего не выйдет. Пойду проверю ноутбук.
— Слушай, мне так жаль, что все идет не по плану.
— Разберемся. Ты же не будешь стоять в стороне?
Я успел лишь слегка пожать плечами, прежде чем она расплылась в улыбке.
— Вот что, — сказала она, найдя свои трусики и натягивая их. — Если и на этот раз не получится, мы все равно справимся. Придумаем что-нибудь еще, какой-нибудь другой способ. Постарайся только не падать в море!
— Постараюсь, — сказал я, передавая ей ее шорты. — Спасибо, Скаут.
— Знаешь, мне жаль, что у нас тогда…
— Мне тоже.
Она присела, чтобы взять свою кофточку, но я обхватил ее руками, притянул к себе и поцеловал.
— Эй! — Она рассмеялась, вырвалась и села.
Какое-то мгновение мы так и смотрели друг на друга: я — вверх, на нее, а она — вниз, на меня. Выражение лица у Скаут сделалось спокойным, серьезным. Она наклонилась и нежно поцеловала меня в губы, раз и другой.
— Ты восхитительна, — прошептал я.
Она улыбнулась, мельком и чуть ли не застенчиво, потом наклонилась еще ближе, уткнувшись лицом мне в шею.
— Ты тоже, — сказала она шепотом, и ее дыхание защекотало мне ухо.
Я обвил Скаут руками, но она высвободилась, и я увидел, что на ее губах появляется отстраненная, деловая и более знакомая мне улыбка.
— Приходи в себя. — Она легонько постучала меня по плечу и встала. — У нас много дел.
— М-м-м…
Она рассмеялась.
— Почему бы тебе не пойти на камбуз и не приготовить нам завтрак?
— Чего бы ты хотела?
— Чего-нибудь легкого. И может быть, пива?
Я кивнул:
— Прекрасная мысль.
Мы оба оделись и, огибая рубку, отправились на корму. Скаут внезапно остановилась, и я едва не налетел на нее.
— Ты только погляди туда, — сказала она. — Черт, что это такое?
На горизонте виднелся остров.
Я спустился по трапу, с палубы в каюту. Когда я вошел, Фидорус закрывал крышку трюмного люка.
— Мы видели остров, — сказал я.
— Хм?
— Какой-то остров на горизонте, — повторил я и, посмотрев на люк, добавил: — Что вы делаете?