Я не врач, чтобы входить в частности, причины и всякого рода проявления одной и той же болезни, а также разнообразие ее протекания у разных людей; не мое дело и рассказывать о собственных наблюдениях такого рода: ведь доктора это уже сделали лучше меня, и мои наблюдения в каких-то отношениях могут не совпадать с их точкой зрения. Я только рассказываю о том, что знаю, что видел сам, о чем слышал, об отдельных случаях, попавших в мое поле зрения, и о разных проявлениях болезни в тех самых случаях, о которых я говорю; но нужно добавить: хотя первый случай, то есть открытая форма болезни с жаром, рвотой, головной и другими болями, затвердениями и прочее, была мучительней и многие умирали в страшных страданиях, но все же последняя форма была страшней: ведь от первой нередко выздоравливали, особенно если прорывались бубоны, последняя же влекла неизбежную смерть; ни лекарства, ни помощи тут не существовало никакой — смерти было не миновать. Кроме того, эта форма была хуже для окружающих, потому что, как я уже говорил, больные незаметно и неощутимо для самих себя передавали страшную болезнь тем, с кем они общались; смертельный яд попадал в кровь неотвратимым и неисповедимым способом.
Это распространение болезни, когда ни заразивший, ни заразившийся и не подозревали об этом, вероятно, связано с двумя видами течения болезни, причем оба они часто встречались в то время. И едва ли кто-нибудь, переживший Лондонскую чуму, не припомнит случаев, подтверждающих оба эти вида.
1. Отцы и матери семейств разгуливали, как здоровые люди (да они и считали себя здоровыми), пока невольно не заражали всю семью и не становились источником ее гибели, чего они никогда бы не совершили, имей они хоть малейшее подозрение, что больны и представляют опасность для других. Одна семья, о которой я слышал, была вот так заражена отцом, причем болезнь стала проявляться у других даже раньше, чем у него самого, но после тщательного осмотра оказалось, что он уже болен некоторое время; и когда он узнал, что его семья была заражена им самим, он повредился в рассудке и наложил бы на себя руки, если б только его не остановили те, кто за ним присматривал; он умер через несколько дней.
Одна семья, о которой я слышал, была вот так заражена отцом, причем болезнь стала проявляться у других даже раньше, чем у него самого, но после тщательного осмотра оказалось, что он уже болен некоторое время; и когда он узнал, что его семья была заражена им самим, он повредился в рассудке и наложил бы на себя руки, если б только его не остановили те, кто за ним присматривал; он умер через несколько дней.
2. Другой случай: люди, здоровые, по их собственному представлению и по внешнему виду, и лишь ощущавшие в последние несколько дней потерю аппетита или легкое расстройство желудка (да что там, у некоторых аппетит был прекрасный и только слабая головная боль), так вот, такие люди посылали за врачом, чтоб избавиться от легкого недомогания, и, к величайшему их изумлению и ужасу, оказывалось, что они на пороге смерти: «знаки» уже проступили и чума дошла до неизлечимой стадии.
Страшно подумать, что, возможно, уже в течение одной-двух недель подобные люди несли смерть и разрушение, губя тех, ради спасения которых рискнули бы, возможно, собственной жизнью, и, целуя и обнимая собственных детей своих, вдыхали в них смерть. Однако именно так это было, и было не раз, я могу привести немало подобных случаев. Но, коль удар поражал так неожиданно, коли стрелы летели невидимые и неразличимые глазом, — то что толку было во всех этих мерах по запиранию домов и удалению заболевших? Все эти меры относились лишь к тем, по кому было видно, что он болен и заразен, тогда как в это же время рядом находились тысячи людей внешне здоровых, но несущих окружающим смерть.
Это часто ставило в тупик врачей, и особенно аптекарей и хирургов, которые не знали, как отличить больных от здоровых. Все они допускали, что на самом деле многие носили чуму в самой своей крови, она угнетала все их душевные силы, они были не более как гниющими трупами, чье дыхание заразно, чей пот ядовит, — и в то же время внешне они ничуть не отличались от других людей и даже сами не знали о своем состоянии; повторяю, многие допускали, что это именно так, но не знали, как обнаружить болезнь.
Мой друг доктор Хитт придерживался мнения, что обнаружить заразу можно по запаху изо рта; но кто, добавлял он, осмелится принюхиваться к дыханию, чтобы узнать об этом? Ведь чтобы точно удостовериться и различить запах, человек должен сам вдохнуть зловоние чумы! Другие, как я слышал, высказывали мнение, что заразу можно распознать, если подышать на зеркало: на нем дыхание сгущается, и можно увидеть в микроскоп странных, чудовищных, жутких существ {299}, вроде драконов, змей и дьяволов, ужасных на вид. Но я сильно сомневаюсь в правдивости этого утверждения, да и не было у нас в то время микроскопов, чтобы поставить опыт.
По мнению еще одного ученого мужа, дыхание такого человека убьет наповал птицу, и не простую маленькую пичужку, но даже петуха или курицу, а уж если не убьет, то, во всяком случае, как говорится, оглушит ее; если же она в это время откладывала яйца, то все они будут тухлые. Однако я никогда не видал и не слыхал, чтобы все эти мнения подтверждались опытами, так что я передаю только слухи, добавляя при этом, что, по-моему, это весьма вероятно.