Впрочем, и разговор наш, судя по реакции на мои умозаключения доктора Берринсона (да и инспектор слушал вполуха и совсем, по-моему, не понимал, о чем я толкую), не привел ни к какому результату, кроме усилившегося взаимного недоверия.
Пока я раздумывал, а Каррингтон, судя по выражению его лица, искал слова, чтобы объявить о своем решении немедленно уехать, в дверь постучали, и после энергичного докторского «Войдите!» на пороге возник один из лечащих врачей и сказал, обращаясь к Берринсону:
— Шеф, извините, что прерываю, но сейчас шесть часов и…
— Да-да, Саймоне, я помню, — кивнул Берринсон и, обращаясь к нам, объяснил: — В восемнадцать у нас короткий вечерний обход, нужно посмотреть, как себя чувствуют больные, — к вечеру у некоторых наступает ухудшение… Мы могли бы сделать перерыв, вам в это время подадут ужин, а потом…
— Нет, — решительно сказал Каррингтон, — нам с сэром Артуром пора уезжать, иначе мы опоздаем на поезд в восемнадцать сорок три.
Он поднялся, и мне ничего не оставалось, как сделать то же самое — мне показалось, что доктор облегченно вздохнул, а то, что инспектор Филмер не только облегченно вздохнул, но еще удовлетворенно кивнул, мне не показалось, я определенно это видел.
Машина ждала нас у подъезда, Джон распахнул перед нами задние дверцы и сел за руль. Мы распрощались с доктором Берринсоном и инспектором Филмером. Первый мысленно был уже в палатах с больными, а второй рад был избавиться от «столичных штучек», мешавших ему довести до конца совершенно ясное и чрезвычайно простое дело об убийстве.
Машина ждала нас у подъезда, Джон распахнул перед нами задние дверцы и сел за руль. Мы распрощались с доктором Берринсоном и инспектором Филмером. Первый мысленно был уже в палатах с больными, а второй рад был избавиться от «столичных штучек», мешавших ему довести до конца совершенно ясное и чрезвычайно простое дело об убийстве. Отсутствие орудия преступления его совершенно не смущало — он был уверен в том, что, хорошенько обыскав все многочисленные закоулки больницы, найдет если не бейсбольную биту (откуда ей здесь взяться?), то наверняка какой-нибудь тяжелый предмет — камень, например, подобранный Нордхиллом на заднем дворе.
Попрощались мы очень вежливо, но холодно — таким же холодным оказался вечер, со стороны леса подул пронизывающий ветер, и мы с Каррингтоном поспешили забраться в салон машины, Джон включил двигатель, и за ворота госпиталя мы выехали, сопровождаемые странными неожиданными звуками: кто-то из больных в одной из палат женского крыла высоким пронзительным голосом затянул то ли песню, то ли арию, то ли просто завыл от тоски.
До станции доехали в молчании, огни поезда мы увидели, подъезжая к привокзальной площади, и заторопились, чтобы не опоздать.
Свободное купе оказалось в третьем вагоне, мы расположились друг против друга, оба закурили — Каррингтон сигарету, а я трубку, — и лишь после первых затяжек, немного согревшись, вернулись к прерванному разговору.
— Боюсь, сэр Артур, — сказал Каррингтон, — что ваши умозаключения не нашли отклика ни в уме Филмера, ни в душе доктора. Вы намерены приехать завтра на дознание?
— Какой смысл? — буркнул я. — Коронер меня и свидетелем не вызовет. Вас, дорогой друг, тем более — мне-то известно, как местные представители власти относятся к отставным работникам Ярда.
Каррингтон хмыкнул.
— Да, — кивнул он. — Когда я был начальником отдела, меня в любом графстве местные констебли принимали по высшему разряду, но стоило выйти на пенсию, как при первой же встрече мне дали понять, что в моих советах и раньше не нуждались, но терпели, а сейчас…
Бывший полицейский махнул рукой.
— Что может грозить Нордхиллу? — спросил я.
— Коронер назначит повторную психиатрическую экспертизу или оставит в силе прежнее решение. В худшем случае Нордхилла до суда могут перевести в заведение, где режим более строгий, нежели у доктора Берринсона, и к буйным относятся не так гуманно, если вы понимаете, что я имею в виду.
Понять было несложно.
— Мне разрешат еще раз поговорить с Нордхиллом?
— Вряд ли, сэр Артур. Не уверен, что и у меня получится. Убийство…
— Нордхилл не убивал!
Каррингтон загасил в пепельнице окурок и достал из портсигара новую сигарету.
— Все улики против него, — вздохнул бывший полицейский. — Вы предлагаете верить его словам и не обращать внимания на доказательства. Инспектор Филмер — и я на его месте поступил бы так же — будет полагаться на доказательства и не поверит ни единому слову Нордхилла. Для инспектора это — бред ненормального.
— А для вас? — прямо спросил я.
— Для меня… — помедлил Каррингтон. — Скажу честно, сэр Артур… Последние дни многое изменили в моих представлениях. О спиритизме. О том, существует ли на самом деле мир духов, которые могут общаться с нами… Сомнения у меня появились раньше, ваша лекция, сэр Артур, укрепила меня в определенном мнении, а последовавшие события, конечно, свидетельствуют о том, что есть нечто… Не знаю.
— Если мы найдем бейсбольную биту, — настойчиво сказал я, — для вас это будет убедительным доказательством? Я не говорю — для Филмера, он назовет находку совпадением, ведь Нордхилл не мог оказаться в пятидесяти милях от больницы… Я не говорю — для доктора Берринсона, он вряд ли откажется от своего диагноза… Я спрашиваю вас, старшего инспектора Скотленд-Ярда.
Не бывшего — разве бывают бывшие полицейские? Вы сами упомянули о бите и сказали, где ее искать…
— Это было какое-то наваждение, — хмуро проговорил Каррингтон. — Я так сказал, да. Но разрази меня гром, если я понимаю — почему…