А теперь слушай. Кем бы ты ни был — ты, кто читает сейчас эти строки. Кто?то, где?то, когда?то. Если ты можешь прочесть эту фразу, эту хрупкую фразу, значит, ты ещё жив.
* * *
Только фотография. Все, что у меня осталось. Как она расцветает под моим пристальным взглядом. Воспламеняется и обжигает глаза. Или, наоборот, вся туманится, теряясь в шелесте тонкого аромата. Качается, как в колыбели, в ярко?красных и синих соцветиях; раскрывается алым и золотым, рассыпается искрами, тает, как дым.
Цвета осыпаются, как лепестки. Ну и пусть. Пусть просыпается тихий шёпот; пусть эти искры сбиваются в пену, в шипящую пену сверкающего разноцветия, пусть они соприкасаются, и ласкают друг друга, и обретают свой собственный голос, чтобы воплотиться в слова. Пусть слова возникают из света, который однажды коснулся цветущего сада, лица ребёнка, химикатов на плёнке. Пусть этот образ, отпечатанный на кусочке картона, изливается за все мыслимые пределы. Вовне. Образ, выплеснувшийся в пространство, обретает звучание и превращается в слово, и слово медленно тает в воздухе и вдруг оборачивается игрой, пламенем, раскрывшимся цветком, ароматом. Только фотография. Это слово, такое крошечное. Почти знакомое. Почти изречённое. Теперь уже громче. Или нет, тише. Я подожду. Теперь я подожду.