Мне нужно найти Тайлера.
Мне нужно поспать хотя бы немного.
И тут просыпаешься, и видишь Тайлера, который стоит в темноте рядом с твоей кроватью. Ты проснулся.
Когда ты засыпал, Тайлер уже стоял рядом с твоей кроватью, тряс тебя и говорил:
— Проснись. Проснись! Мы решили проблему с полицией здесь в Сиэтле. Проснись!
Комиссар городской полиции требовал покончить с тем, что он охарактеризовал как «нелегальные группировки и подпольные боксерские клубы».
— Но не стоит волноваться, — говорит Тайлер. — Мы справимся без проблем с этим мистером. Мы его уже держим за яйца.
Я спросил Тайлера, почему он следил за мной.
— Забавно, — говорит Тайлер, — но я хотел тебя спросить о том же самом. Ты разговаривал обо мне с другими людьми, говнюк. Ты нарушил обещание.
Тайлер сказал, что он удивлен тем, что мне удалось его вычислить.
— Каждый раз, когда ты засыпаешь, — говорит Тайлер, — я выхожу из дома и совершаю какой?нибудь безумный поступок, что?нибудь из ряда вон выходящее.
Тайлер становится на колени возле моей кровати и шепчет:
— В прошлый четверг, пока ты спал, я летал в Сиэтл, чтобы посмотреть, как там идут дела у бойцовских клубов. Чтобы узнать, сколько парней хочет в них попасть и все такое. Найти новых вождей. У нас в Сиэтле тоже есть отделение «Проекта Разгром».
Тайлер проводит пальцем по шраму у меня на лбу.
— У нас есть отделения «Проекта Разгром» в Лос?Анджелесе и Детройте, в Вашингтоне, округ Колумбия, и в Нью?Йорке. А уж в Чикаго размах такой, что ты просто не поверишь.
Тайлер говорит:
— Не могу поверить, что ты нарушил уговор. Ведь первое наше правило: никому не рассказывать о бойцовском клубе.
Он был в Сиэтле на прошлой неделе, когда бармен с шеей в корсете сказал ему, что полиция готовится совершить налет на бойцовские клубы. Этого потребовал лично комиссар городской полиции.
— Дело в том, — говорит Тайлер, — что есть полицейские, которые с удовольствием ходят в бойцовские клубы. И репортеры газет, и помощники юристов, и сами юристы, так что нас предупреждают обо всем заранее.
Значит, собирались закрыть?
— По крайней мере, в Сиэтле, — говорит Тайлер.
Я спрашиваю, какие меры предпринял Тайлер.
— Какие меры мы предприняли, — говорит Тайлер.
Мы созвали собрание «Комитета Разбоя».
— Нас больше не существует по отдельности, тебя и меня, — говорит Тайлер. — Надеюсь, ты уже это понял.
— Надеюсь, ты уже это понял.
— Мы пользуемся одним и тем же телом, но по очереди.
— Мы дали специальное домашнее задание, — говорит Тайлер, — мы сказали: «Принесите нам дымящиеся яйца его достопочтенной светлости комиссара городской полиции, или как его там положено называть».
Все это мне не снится.
— Да, — подтверждает Тайлер, — не снится.
Мы собрали команду из четырнадцати обезьянок?астронавтов, пятеро из которых были полицейскими, и направились в парк, где его честь выгуливает собаку.
— Не волнуйся, — говорит Тайлер, — с собакой все в порядке.
Нападение заняло на три минуты меньше, чем мы планировали. Мы положили на операцию двенадцать минут. Заняла она девять.
Пять обезьянок прижали комиссара к земле.
Тайлер рассказывает мне это, но каким?то образом мне все уже и так известно.
Три обезьянки стояли на стреме.
Еще одна поддерживала связь по радио.
Другая обезьянка стянула с его светлости тренировочные штаны.
Собака — это был спаниель — все лаяла и лаяла.
Лаяла и лаяла.
Лаяла и лаяла.
Одна обезьянка?астронавт обмотала резиновую ленту три раза вокруг основания члена его чести.
— Другая встала между ног его сиятельства с ножом в руке, — шепчет мне Тайлер прямо в ухо, — а я стал шептать достопочтенному комиссару полиции прямо в его достопочтенное ухо, что если он не отдаст команду отменить налет на бойцовские клубы, то останется без своих достопочтенных яиц.
Тайлер шепчет:
— Не слишком ли вы далеко зашли, ваша честь?
Если перетянуть член резиновой лентой, то он онемеет.
— Какая вас ждет политическая карьера, если избиратели узнают, что у вас кое?чего не хватает?
Похоже, что у его чести онемел не только член, но и язык.
Друг, ты посмотри, да у него яйца холодные, как лед.
Если хотя бы один бойцовский клуб будет закрыт, мы пошлем его яйца почтой: одно на восток, другое — на запад. Одно — в «Нью?Йорк Таймс», другое — в «Лос?Анджелес Таймс». Это будет вроде как наш пресс?релиз.
Обезьянка?астронавт сдирает липкую ленту со рта комиссара, и комиссар говорит: нет.
А Тайлер отвечает:
— Нам нечего терять, кроме своего бойцовского клуба.
Комиссару же есть, что терять.
На нашу долю в этом мире осталось только дерьмо и помои.
Тайлер подает знак той обезьянке, которая держит нож возле мошонки комиссара.
Тайлер говорит:
— Представь себе, что весь остаток жизни проходишь с мешочком между ног.
Комиссар говорит: нет.
Не надо.
Перестаньте.
Пожалуйста.
О!
Боже!
Помоги!
Мне!
Помоги!
Нет.
Мне!
Боже!
Мне!
Останови!
Их!
Обезьянка?астронавт, взмахнув ножом, перерезает резиновую ленту.
Мы уложились в шесть минут.
— Запомни это хорошенько, — говорит Тайлер. — Люди, которым ты пытаешься помешать, это те, от кого ты зависишь всю жизнь. Мы стираем ваше белье, готовим вам еду и подаем ее на стол. Мы расстилаем вам постель. Мы храним ваш покой, пока вы спите. Мы водим машины скорой помощи. Мы отвечаем на ваш звонок на телефонной станции. Мы — повара и водители такси — знаем про вас все. Мы обрабатываем ваши страховые полисы и банковские счета. Мы — нежеланные дети истории, которым с утра до вечера внушают по телевизору, что когда?нибудь мы можем стать миллионерами и рок?звездами, но мы не станем ими никогда.