«Черт его знает: было такое или нет? Наверняка, хоть и редко, но бывало, не зря же дед, перед тем, как решать судьбу семей бунтовщиков, стариков с серебряными кольцами собирал?»
Мишка молча несколько раз оглядел собравшихся, словно ожидая от них подтверждения своих слов, хотя, вообще-то, толком никто ничего сказать и не мог. Ни Илья, ни Кузьма с Демьяном на сходах не бывали, а остальные и вовсе были в Ратном пришлыми. Однако, как говорится, земля слухом полнится — Илья, прокашлявшись, заявил:
— Бывало такое, помню. В последний раз, старики Пимена, покойника, не дали сотником избрать, даже и до счета голосов не допустили — «Нет», сказали, и все! Или, вот, еще случай был: приглянулся одной бабенке вдовой паренек из пленников, и она… Э-э, нет, это, пожалуй, вам рассказывать рано…
— Значит, согласен Старейшиной Академии стать? — воспользовался паузой Мишка. — А, Илья Фомич? Челом бью от всего Совета! — Мишка, приложив руку к груди, склонил голову.
— Ну, что с вами поделаешь? Гм… Вы же, со своими Ристотелями, это самое…
«Дался тебе этот Аристотель! Еще интеллигентами вшивыми обзови…»
— Словом, удерживать от дури всякой… м-да, надо, куда ж денешься. — С заметным трудом подбирая слова, продолжил Илья. — Но я же грамоте не разумею, про мудрецов древних и не слыхал никогда… — Бывший обозник поскреб в бороде, по-стариковски покряхтел, усаживаясь на лавке поудобнее. — Да и вы, ребята, уж больно шустры, станете ли старика слушать?
«Чего он тянет-то? Блин! Ему же сразу соглашаться неприлично! По обычаю надо поломаться, заставить себя поуговаривать… Ладно: политес, так политес».
— Илья Фомич! Господин наставник! — завел Мишка проникновенным голосом. — Не о грамоте речь! О мудрости, о знании жизни, об опыте. Среди нас только ты один этими сокровищами владеешь!
— Так-то, оно, так… — Илья неторопливо, с достоинством, покивал. — Но тягота-то какая! Боюсь, непосильно мне будет, кабы нас несколько стариков здесь было…
— Управишься, Илья Фомич! — чуть ли не причитал в ответ Мишка.
— Но тягота-то какая! Боюсь, непосильно мне будет, кабы нас несколько стариков здесь было…
— Управишься, Илья Фомич! — чуть ли не причитал в ответ Мишка. — Обычаи, от пращуров заповеданные, ты знаешь, времена старинные помнишь…
«Блин, помнит он! «Старец — борода заплесневела». Лет на десять деда Корнея моложе. Да сколько ж эта комедия длиться будет? Как в сказке: «Мы, ученые коты, только с третьего разу соглашаемся» Так три захода уже было… А! Понял: хоровое исполнение требуется!»
— Господа Совет! — обратился Мишка к отрокам. — Просите господина наставника согласиться!
— Илья Фомич, яви божескую милость! — первым заныл, как нищий на паперти Роська.
— Не оставь нас сирых и убогих! — хором подхватило трио музыкантов. — Снизойди к молению смиренному!
«Не хрена себе! Их что, Своята и побираться заставлял, что ли? Как по писанному шпарят!»
— Пролей свет мудрости… — проблеял Кузька.
— Во тьму нашего невежества! — в той же тональности закончил за брата Демьян, окончательно повергнув Мишку в изумление. Ничего подобного он от братьев никогда не слышал, и где набрались-то?
— Будь нам отца вместо! — возгласил Никола и выпучился на Петьку, с запозданием осознав двусмысленность своей фразы.
Петька тоже уже открыл было рот, но после слов Николы, так и не смог ничего из себя выдавить. Остальные, в течение нескольких минут, то наперебой, то хором, упрашивали Илью принять предложение и восхваляли его достоинства, как действительные, так и мнимые. Музыканты, к примеру, видимо отрабатывая давно заученный текст, даже повеличали бывшего обозника образцом христианского благочестия, светочем благонравия и мудрым советчиком начальных людей, Мишка, прямо-таки, обалдевал, а кандидат в старейшины то приосанивался, то конфузился, краснея и теребя под столом подол рубахи.
Наконец, Илью проняло — привычки к подобным изъявлениям почтительности у него не было и долго выдерживать хор славословия он не смог. Бывший обозник замахал руками и объявил, перекрикивая гнусавый хор:
— Ладно, ладно! Так и быть! Согласен, уговорили! — Илья оглядел отроков и строго погрозил пальцем. — Но, смотрите у меня, баловства и прочей дури не попущу!
— Встать! — скомандовал Мишка, хотя, в процессе хорового уламывания, все и так поднялись на ноги. — Господа Совет! Честь Старейшине Академии, господину наставнику Илье Фомичу!
Следом за старшиной Младшей стражи все склонились в большом поклоне, коснувшись вытянутой правой рукой пола. Новоиспеченный старейшина растроганно хлюпнул носом.
«М-да, сэр Майкл, помните, как один матерый смольнинский чиновник рассказывал вам о страшной силе лести? Не только вороны сыр роняют, генералы и министры расплываются, как мороженное на солнышке. Порой, лучше взятки действует. Илья даже и не подозревает, на что подписался. Это он сейчас растрогался, а в недалеком будущем натурально озвереет. При первом же контакте с ратнинцами, которые, по-прежнему будут относиться к нему, как к пьянице-обознику, он, сразу же, ощутит разницу своих статусов — в Ратном и в Академии.
Вернуться в прежнее состояние — односельчанина второго сорта — легче повеситься. За свой новый статус Илья будет драться, как его былинный тезка из Мурома, а значит, будет драться и за нас, потому, что без Академии он — никто. При малейшей угрозе потери своего нового положения (пусть даже только воображаемой), он станет страшнее взбесившегося Сучка с топором, еще и потому, что умен, хладнокровен и за словом в карман не лезет.
Любой, кто попытается отнестись к нам, как к сборищу сопливых мальчишек, напорется теперь на Илью, как на кол в волчьей яме.
А вы, сэр, из-за спины Ильи, пользуясь его положением совершеннолетнего мужчины… м-да, в этом-то и заключается сила и ужас манипуляции, как метода управления. Ни заставлять, ни просить не нужно, сам костьми ляжет. Вот так же и в 96-м за Ельцина голосовали десятки миллионов, хотя уже были: и приватизация, и потеря вкладов, и массовое обнищание, и «горячие точки», и развал науки, культуры, образования, промышленности, армии… Тоже манипуляция. Паскудство, конечно, так использовать людей, но, в случае с Ильей, замена равноценная: прорыв наверх из социальных низов и обеспеченное будущее детей. За такое не грех и подраться. Во всяком случае, вас, сэр, совесть мучить не должна».