На флюгере застыл петух
Ку-ка-реку ку-ка-реку
Во вспышках молний. И вот уж влажный шквал
Приносит дождь.
Ганг обмелел, бессильные листья
Дождя ожидали, а черные тучи
Над Гимавантом сгущались вдали,
И джунгли застыли, в тиши затаившись.
И тогда гром изрек:
Да
Датта: Что же мы отдали?
Друг мой, кровь сотрясает сердце мое —
Ужасную дерзость соблазна минутного
Не искупишь воздержанной жизнью,
Только так и только лишь этим мы жили,
Чего не найдут ни в посмертных памятцах,
Ни в эпитафиях, задрапированных
пауком-благодетелем,
Ни в комнатах наших пустых, которые вскроет
Тощий поверенный
Да
Даядхвам: Я слышал однажды,
Как в замке повернулся ключ, лишь однажды,
Мы думаем лишь о ключе, каждый в своей темнице
Думает лишь о ключе, смиряясь с тюрьмой
Только в полночь, и шепот эфира
На миг возрождает поверженного Кориолана
Да
Дамьята: Лодка ответила радостно
Рукам, управлявшимся мастерски с парусом и веслом.
В сей гибельной долине среди гор
В мерцании луны поет трава
Среди заброшенных надгробий у часовни
Пустынной, без окон, лишь двери хлопают
Да ветер здесь прибежище нашел.
Сухие кости не опасны никому.
На флюгере застыл петух
Ку-ка-реку ку-ка-реку
Во вспышках молний. И вот уж влажный шквал
Приносит дождь.
Ганг обмелел, бессильные листья
Дождя ожидали, а черные тучи
Над Гимавантом сгущались вдали,
И джунгли застыли, в тиши затаившись.
И тогда гром изрек:
Да
Датта: Что же мы отдали?
Друг мой, кровь сотрясает сердце мое —
Ужасную дерзость соблазна минутного
Не искупишь воздержанной жизнью,
Только так и только лишь этим мы жили,
Чего не найдут ни в посмертных памятцах,
Ни в эпитафиях, задрапированных
пауком-благодетелем,
Ни в комнатах наших пустых, которые вскроет
Тощий поверенный
Да
Даядхвам: Я слышал однажды,
Как в замке повернулся ключ, лишь однажды,
Мы думаем лишь о ключе, каждый в своей темнице
Думает лишь о ключе, смиряясь с тюрьмой
Только в полночь, и шепот эфира
На миг возрождает поверженного Кориолана
Да
Дамьята: Лодка ответила радостно
Рукам, управлявшимся мастерски с парусом и веслом.
Тихо было на море. Сердце могло бы ответить
Радостно и послушно забиться
В сильных руках.
Я удил на канале,
Сидя спиною к бесплодной равнине.
Смогу ли в порядок владенья свои привести?
Вот и рухнул в Темзу мост, рухнул мост, рухнул мост.
Poi s’ascose nel foco che gli affina
Quando flam uti chelidon — О, ласточка, ласточка
La Prince d’Aquitaine a la tour abolie
Эти обрывки я выудил из-под обломков
Тогда я вам это устрою. Иеронимо вновь безумен.
Датта. Даядхвам, Дамьята.
Шанти шанти шанти
Перевод Я. Пробштейна
Примечания
«БЕСПЛОДНАЯ ЗЕМЛЯ» — В отдельном издании поэма сопровождалась
псевдоакадемическими примечаниями Элиота — ироническими, пародийными и
мистифицирующими. Поэма посвящена Эзре Паунду, потому что подверглась с его
стороны значительной редактуре в сторону сокращения. Изъятые по совету
Паунда фрагменты впоследствии печатались как отдельные стихотворения
(«Стариканус»). В подтексте сквозного сюжета поэмы — поиски Святого Грааля.
Отталкиваясь от современных интерпретаций мифа о Граале, Элиот перекидывает
мостик к «Золотой ветви» Дж. Фрэйзера. «Использование мифа, проведение
постоянной параллели между современностью и древностью… ни больше ни
меньше, чем способ контролировать, упорядочивать, придавать форму и значение
тому громадному зрелищу тщеты и разброда, которое представляет собой
современная история» (Элиот, 1923). Эпиграф — из Петрониева «Сатирикона».
Кумекая сивилла пожелала себе вечной жизни, позабыв пожелать вечную юность.
Ее желание было исполнено (ср. со «Стариканусом»). По ходу сюжета сивилла
превращается в мадам Созострис, а также является женской ипостасью слепого
прорицателя Тиресия — сквозного персонажа поэмы (согласно одному из
вариантов мифа, Тиресий был на семь лет превращен в женщину и впоследствии
выступил как эксперт в споре богов о том, кто получает большее наслаждение
от любви — мужчина или женщина.
Поэма посвящена Эзре Паунду, потому что подверглась с его
стороны значительной редактуре в сторону сокращения. Изъятые по совету
Паунда фрагменты впоследствии печатались как отдельные стихотворения
(«Стариканус»). В подтексте сквозного сюжета поэмы — поиски Святого Грааля.
Отталкиваясь от современных интерпретаций мифа о Граале, Элиот перекидывает
мостик к «Золотой ветви» Дж. Фрэйзера. «Использование мифа, проведение
постоянной параллели между современностью и древностью… ни больше ни
меньше, чем способ контролировать, упорядочивать, придавать форму и значение
тому громадному зрелищу тщеты и разброда, которое представляет собой
современная история» (Элиот, 1923). Эпиграф — из Петрониева «Сатирикона».
Кумекая сивилла пожелала себе вечной жизни, позабыв пожелать вечную юность.
Ее желание было исполнено (ср. со «Стариканусом»). По ходу сюжета сивилла
превращается в мадам Созострис, а также является женской ипостасью слепого
прорицателя Тиресия — сквозного персонажа поэмы (согласно одному из
вариантов мифа, Тиресий был на семь лет превращен в женщину и впоследствии
выступил как эксперт в споре богов о том, кто получает большее наслаждение
от любви — мужчина или женщина. Женское наслаждение девятикратно сильнее,
таков был суд Тиресия).