Вскоре женился царь Лай на молодой красавице Иокасте и жил себе в Семивратных Фивах, проблем никаких не зная.
Но вот незадача — не было у них с царицей детей. Лай даже к Эроту обращался, мол, может, не то что-то делаю? Но Эрот, незримо присутствуя в спальне супругов, сказал царю, что все он правильно делает, вот только кряхтит слишком громко.
Но разве это помеха для обыкновенного зачатия?
Отправился Лай по совету бога плотской любви в Дельфы, в храм Аполлона, вопросить о причине этой своей бездетности. (Почему именно Аполлона, не знаю. Но так у Куна. — Авт.)
Странный ответ дала жрица храма пифия (не путать с пифосом — бочкой для вина). Сначала она заявила, что Аполлон согласен помочь с зачатием, проведя ночь любви с женой Лая.
На это Лай послал бога подальше, пригрозив забрать принесенные слугами дары: десять коз, десять баранов и всевозможную птицу. Аполлон призадумался, и вот что заявила Лаю впавшая в наркотический транс жрица:
— Всемогущие боги выполнят твое желание. Родится у тебя скоро сын. Но знай, что погибнешь ты от его руки, и тогда исполнится проклятие царя Пелопса. (Ей-богу, мне эти олимпийцы начинают нравиться все больше и больше. — Авт.)
— Ах так!!! — гневно взревел Лай и увел из храма всех коз, баранов и птиц, оставив бога Аполлона с длинным эллинским носом.
И ведь был прав.
Вернулся домой разгневанный Лай, и вскоре, как по волшебству, родился у них с Иокастой сын. Тут-то фиванский царь и забеспокоился уже на полном серьезе.
Тут ему уже стало не до шуток.
Лай даже к люльке с младенцем боялся подойти, дабы тот ненароком не огрел родного папулю погремушкой.
Решил фиванский царь от сынишки избавиться, но только не убить. Упаси Зевс, такой кошмар Лаю даже в страшном сне привидеться не мог.
Убить собственного сына?!
Это потом историки вроде алкоголика Софоклюса наврали с три короба. На самом же деле Лай на сына даже руки никогда не поднимал. Да он вообще, как уже было сказано, опасался к нему ближе чем на двадцать шагов подходить.
Как только исполнилось безымянному ребенку фиванского царя пять лет, так и решил Лай отдать сыночка на воспитание бездетному царю Полибу, проживавшему в горах Средней Греции.
С радостью взял себе царь приемного сына, назвав его вполне нормальным именем — Эдип. Так и рос Эдип во дворце у царя Полиба и жены его Меропы, которые называли его сыном, да и сам Эдип считал их своими родными предками.
Но однажды случилось непоправимое.
Присутствовал возмужавший Эдип на одном из многочисленных пиров вместе со своими друзьями. Много вина было выпито в тот день, развязались у молодых людей языки. Как оно бывает обычно, в подпитии слово стало опережать мысль. И вот один из друзей Эдипа по имени Полиний вдруг ни с того ни с сего обозвал Эдипа байстрюком.
Понятное дело, завязалась всеобщая драка, и обезображенный труп Полиния на следующее утро выловили из ближайшей речки рыбаки.
Но страшное слово было произнесено.
А слово, как известно, не дурной воробей — вылетит и лови его потом по всей Аттике.
Задумался Эдип над своим рождением.
Вызвал он Полиба с Меропой на откровенный разговор.
Но не желали колоться предки, утверждая, что они и есть его родные (в смысле биологические) отец и мать. А тогда в Греции тест на ДНК только всемогущие боги друг другу делали, погрязнув во всевозможных заговорах. Куда там до них простым смертным. Только с чужих слов о своих родителях и узнаешь. Но не было в то время веры чужим языкам, ибо врали они много. Со злобы, по невежеству, из зависти, да мало ли из-за чего? Попробуй потом разберись во всем этом бреде на трезвую голову.
Но Эдип был упорным молодым человеком. Встретил он однажды в одном борделе бога Эрота, и тот, выслушав подробный рассказ юноши о проблеме, послал его в Дельфы к той же. самой пифии, что беседовала некогда с его настоящим отцом Лаем. А ведь Эрот прекрасно знал, кто родители бедняги, но молчал мерзавец, ибо очень не хотелось ему получить по мордасам от самого всемогущего Зевса, контролировавшего весь процесс фамильного проклятия.
Облачился Эдип в бедные одежды и спустя пару лет (??? — Авт.) в Дельфы потопал. Гнетущие мысли обуревали юношу. Все не шел у него из головы хитроумный Одиссей, отцом которого оказался чудовищный циклоп Полифем. (Хронология в данной книге самым наглым образом нарушена, так что ничему не удивляйтесь. Искусство требует жертв. — Лет.)
Не перенес бы Эдип такого позора, но участь, его ожидавшая, была намного страшнее участи хитроумного царя Итаки.
Приобрел Эдип на рынке у храма Аполлона хромого старого козлика, дабы принести его в жертву великому богу, и, понуро опустив голову, взошел по высоким ступеням в храм.
Мрачные предчувствия мучили его. Зря он, конечно, весь этот сыр-бор затеял, но идти на попятную было уже поздно. Да и жертвенный козлик смотрел на Эдипа уж больно жалостно, так и просился на алтарь под ритуальный нож — видно, опостылела несчастному жизнь скотская.
Грустно вздохнул Эдип и прямо к припадочной пифии (всегда находившейся при храме) решительно подошел.
— С великим Аполлоном хочу побеседовать, — говорит.
Пифия на него с сомнением посмотрела, затем перевела взгляд на козлика, с усилием поборола зевок и сказала, чтобы молодой человек подождал, пока ей прислужницы отварят зелье из мухоморов.