— Ладно, — наконец согласился Эвр, хотя было видно, что не по душе ему согласие это, — домчу вас с ветерком… ха-ха… как я здорово сострил!
— А можно вопрос? — подал голос Агамемнон. — Про новых богов?
— Валяй.
— А почему они с Олимпа носа не кажут, к грекам не являются?
— Ну… — Похоже, восточный ветер и сам не раз задавал себе этот вопрос. — По-видимому, готовят они, как сказал бы Софоклюс, новый исторический виток в Аттике.
— Демографический взрыв? — предположил любвеобильный Аякс.
— Да нет, кое-чего похуже. Я и сам не пойму. Думаю, новая империя на месте Греции возникнет или где-то рядом. Так сказать, преемница вашей культуры… М-да… больше мне сообщить по этому поводу нечего.
— Спасибо и на том, — поблагодарили герои, и восточный ветер исчез.
— А здорово он тебе в ухо заехал, — усмехнулся Агамемнон.
Это был просто-таки уникальный случай, достойный подробной записи в «Великой истории» Софоклюса.
Чтобы кто-то врезал Аяксу и остался безнаказанным?
Невероятно!
Могучий герой ничего не ответил приятелю, однако по глазам его было видно, что затаил он злобу на Эвра, сильно затаил.
«Ну да ладно, — подумал Агамемнон, — все равно, расскажи я кому об этом, в жизни мне не поверят».
Все-таки сдержал свое слово восточный ветер (что само по себе довольно странно. -Авт.). Быстро побежал легкий плот по морским волнам в сторону, как надеялся Агамемнон, его родины. Но не очень-то и горел желанием великий царь возвращаться домой.
Клитемнестра, конечно, не Пенелопа, замуж вряд ли в отсутствие мужа повторно выйдет, но пакость какую-нибудь отмочить она ой как способна. Агамемнон даже не знал, что и предположить. То, что его женушка давно любовников себе завела, ему было известно еще до Троянской войны.
Агамемнон особо по этому поводу не возникал, мечтая застать «голубков» за делом и прирезать обоих на месте. (Все в соответствии с древнегреческими законами. — Авт.) Но осторожная женушка ни разу не предоставила ему такого удобного шанса избавиться от нее. Знала, образина поганая, что в этом случае Агамемнону за содеянное преступление ничего грозить не будет. Общеизвестно, что олимпийцы обманутых мужей очень любят. Ведь на Олимпе каждый второй (включая Зевса) рогоносец.
Общеизвестно, что олимпийцы обманутых мужей очень любят. Ведь на Олимпе каждый второй (включая Зевса) рогоносец.
Агамемнон примерно догадывался, на какие ухищрения шла его благоверная, чтоб ее не застукали на горячем. До него все доходило с большим опозданием, когда хитроумная женушка уже меняла несколько поднадоевший способ адюльтера.
Так, однажды к ним во дворец приехала погостить племянница Клитемнестры и целый месяц жила рядом с покоями супругов в самой ближней гостевой комнате. Агамемнон тогда все недоумевал, почему у этой племянницы такие широкие плечи и кривые волосатые ноги. Да и звали девушку как-то странно — Эгисф.
Ну да ладно, всякие имена бывают. Лишь через два месяца, когда волосатая племянница отбыла восвояси, до туго думающего Агамемнона наконец дошло, что это был самый настоящий мужик. Сколько раз царь замечал, что «девушка» постоянно держит поднятой плюшевую сидушку на горшке в туалете (интересно, а что Агамемнон в ее туалете делал? — Авт.), однако тогда он не придал этой странности особого значения.
А удивительный слуга, который одно время прислуживал Клитемнестре в ванной комнате?
Царица представила его мужу как бедного двенадцатилетнего сиротку с острова Крит, который «будет тереть мне пемзой спинку. Правда он очень мил, любимый?». Двенадцатилетний сиротка действительно был очень мил. Особенно Агамемнона впечатлила густая борода и глубокий шрам от меча на правой щеке обездоленного ребенка.
Когда ровно через неделю дитятко сбежало из дворца, прихватив с собой часть царской казны, Агамемнон не очень удивился. Беспризорник есть беспризорник. Но когда царские гвардейцы изловили трудного подростка, то оказалось, что это пятидесятидвухлетний пират из Беотии, которого солдаты, особо не задумываясь, и повесили на финиковой пальме прямо напротив окон Клитемнестры.
Агамемнон с горечью тогда констатировал, что упустил очередной великолепный случай поквитаться с супругой и стать наконец вдовцом. О Зевс, ведь ему нужно было всего ничего — застукать любовничков в постели… или в ванной, или на колонне, да где угодно, но они должны были непременно быть вместе и заниматься при этом любовью. М-да.
С такими мыслями возвращаться домой было, мягко выражаясь, глупо. Но ничего не поделаешь. Как говорится: назвался Одиссеем — полезай в пещеру Циклопа.
Неудобно как-то будет, хотя бы перед тем же Аяксом, если Агамемнон ни с того ни с сего заявит, что домой ему возвращаться расхотелось. Да и с Эвром этим снова ссориться не стоило, провокацион-ными стихами его дразнить. Да и куда плыть, если не домой? Обратно на Лесбос? Нет уж, увольте, любовь и вино хороши лишь в меру. Да и возраст у Агамемнона был далеко уже не младенческий — сильно за сорок.
Тогда куда же плыть, как не домой? То-то.
Но не знал бедняга Агамемнон, какую подлянку готовила ему по возвращении на родину коварная Клитемнестра.