— Ну что еще?
— Может, все-таки пустишь? — жалобно взмолился парень. — Темнеет уже, а до деревни я не успею затемно добраться. Стремно в лесу ночевать. Волки.
— Какие волки? — возмутилась я. — Вы всех волков на несколько верст вокруг распугали своими хождениями. Они теперь от людей как от огня шарахаются.
— Ну вурдалаки, лешие, кикиморы. Не дай погибнуть молодой душе, — не сдавался парень.
У меня такое впечатление, что мой дом, как медом намазанный, притягивает к себе всех кого не лень. И все норовят ночевать остаться. Уединилась, называется.
— А расплачиваться за ночлег чем будешь? — строго спросила я.
Парень выразил крайнюю степень задумчивости, выискивая в закромах своей недалекой памяти соответствующий сказочному стандарту ответ, но не нашел и поднял на меня озадаченный взгляд:
— То есть?
— А ты думал, я тебя бесплатно пущу?
— А разве Бабе-яге не положено просто так пустить странника, а потом еще наутро и клубочком путеводным одарить?
Святая наивность, книжек начитался. Я закатила глаза.
— Я благотворительностью не занимаюсь. Не хочешь платить, проваливай отсюда.
И собралась уже снова захлопнуть дверь, но парень поспешно сдался и схватился за ручку с другой стороны.
— Хорошо, хорошо. У меня два медяка есть. Сойдет?
— Нет! — И я потянула дверь на себя.
— Я тебе колоду карт отдам, почти новая, только пяти штук не хватает. — И он дернул дверь в свою сторону.
— Себе оставь. — Мне почти удалось отвоевать дверь.
— У меня сало есть, сыр, ветчины немного… — Парень не сдавался.
— Ну ладно, — согласилась я, отпуская дверную ручку, и парень кубарем полетел вниз со ступенек. — Проходи, разберемся.
На самом деле я не отличаюсь злобностью характера и даже люблю поболтать с кем-нибудь по душам или в дружеской компании, но когда к тебе вот так вламываются в самый неподходящий момент незнакомые, а то и просто подозрительные личности, то невольно начнешь вредничать и злиться.
А уж если проявишь, не дай бог, жалость и сострадание к окружающим, то все — хана! На шею сядут и ножки свесят. Вот я и отвоевывала свое социальное пространство, невольно подпадая под описание самой известной сказочной героини.
— Как звать-то тебя, горемычный? — спросила я, когда парень появился в дверях и застыл на пороге, с опаской разглядывая мою нехитрую обстановку.
— Михей.
— Ну что встал? Проходи, что ли.
Михей робко переместился к столу и присел на краешек табуретки, недвусмысленно поглядывая на тарелку с кашей.
— А кормить будешь? — с надеждой спросил он.
— Вот еще! — возмутилась я. — Кто-то говорил, что у него сыр, сало, ветчина есть. Вот и выкладывай. Сегодня ты меня кормишь.
Михей со вздохом полез в заплечный мешок и выудил оттуда помимо всего перечисленного пару сухарей и флягу с водой. Негусто, конечно, но по сравнению с моей стряпней это роскошь, и я предложила ему обменять половину его продуктов на тарелку каши и даже расщедрилась на стакан молока, правда, прокисшего. Как ни странно, он согласился. То ли на диету решил сесть, то ли думал, что обязательно должен поужинать продуктами Бабы-яги, чтобы не выходить из сказочного образа.
Мы сидели за столом и поедали каждый свое. Он — мою остывшую кашу, разбавленную холодным же молоком с пенкой, при виде которой меня перекосило, а я — большущий бутерброд с ветчиной и сыром.
— Куда же ты на ночь глядя через лес-то направлялся? — поинтересовалась я.
— В Беловку, — с набитым ртом прошамкал Михей, — Письмо для старосты несу от нашего дьякона.
— А сам-то откуда?
Я спрашивала не потому, что мне было очень уж интересно, а просто для поддержания разговора.
— Я из Верховки, — охотно ответил он.
От одной до другой деревеньки было верст пятьдесят, и, видимо, парень не рассчитал со временем или скоростью своего передвижения, вот и оказался недалеко от моего дома. Бывает.
— А ты правда Баба-яга? — с любопытством поглядывая на меня, спросил Михей.
— А что, похожа? — прищурилась я.
— Не-а. Баба-яга старая, скрюченная, с одним острым зубом.
— А ты хоть раз видел живую Бабу-ягу-то?
— Не, живую не видел.
— Мертвую видел? — притворно изумилась я.
— На картинке.
Я прыснула.
— Тогда понятно.
В форточку запрыгнул белый пушистый кот Сенька и вальяжно развалился перед Михеем на подоконнике.
— Опять странствующие туристы по лесу на ночь глядя шастают? — равнодушно спросил кот, поглядывая на Михея.
— Что-то типа того, гонец из Верховки, — пояснила я. Михей от ужаса застыл, вытаращив глаза, и фыркнул так, что гречневая крупа, вылетев из его рта, облепила кота со всех сторон, коричневыми точечками повиснув на шкуре, усах и ушах, капельки молока скатывались по шерсти, капая на подоконник. Кот такого подвоха никак не ожидал. Он подскочил как ужаленный, зашипел, словно динамит перед взрывом, и прыгнул на стол перед перепуганным насмерть парнем, опрокинув тарелку.
— Совсем обалдел?! — заорал кот ему в лицо, поднимая лапу и выпуская далеко не маленькие когти.
— Совсем обалдел?! — заорал кот ему в лицо, поднимая лапу и выпуская далеко не маленькие когти. — Да за такое я тебе сейчас так уши надеру, что кикиморы шарахаться будут! Или потомства будущего лишу! Или рожу расцарапаю! Или…