— Порри, ты такой наивный, просто ужас. У каждого преступника есть причины. Или ты думаешь, злодеи на грядках растут?
Гаттер представил мамин огородик, на котором среди салата и брюссельской капусты пробиваются мелкие начинающие злодеи, и засмеялся.
— Ну хорошо. Когда мы с Мордевольтом переделаем Трубу, можно будет и детям Пузотелик магию вернуть. И тогда все уладится… Стой!
Мергиона тут же встала в боевую позицию застигнутого врасплох ниндзя[[30]].
— Мерги, что мы здесь делаем?
— В смысле? Мы идем в Стоунхендж. Я ищу Белку, тебе там нужна хочуга для инвентаризации… ой! Порри! А почему мы не ищем Трубу?!..
* * *
— …Потому мы и не искали Трубу. Даже думать о ее поисках не могли… Стой!
Амели послушно остановилась. Сен щелкнул пальцами и повернулся к ней:
— Амели. Мы отправляемся искать Трубу Мордевольта.
— Я с вами, — быстро сказала Амели. — Ой…
— Отлично! Понимаешь, что случилось? Мы слишком далеко от Первертса, заклинания Лужжа ослабли. Теперь мы можем думать о Трубе!
— Понимаю, — сказала Амели и посмотрела вперед. — А Порри и Мерги тоже могут?
Сен глянул в сторону друзей — гаттеровский фонарь уже не двигался.
— Могут, — сказал он. — Поспешим-ка.
* * *
Если бы спасательная экспедиция настигла беглецов в этот момент, Югорус Лужж имел все шансы увидеть технику ниндзя в действии, и не просто увидеть, а еще и ощутить.
Но поскольку экспедиция только выходила из Первертса, разъяренной Мергионе пришлось довольствоваться призраком Лужжа, которого по ее свирепому требованию выколдовала Амели. И хотя добрая девочка одела призрак в рыцарские доспехи, заменителю ректора это не очень помогло.
Доспехи задержали Пейджер всего на минуту.
— Еще давай! — рявкнула она, когда остатки призрака, хрипя и грозя отчислением, растворились в воздухе.
Амели учла недостатки первого экземпляра. Второй призрак Лужжа получился одетым в современный бронежилет и удивительно прытким.
— Послушайте, — сказал Гаттер, когда Мергиона сиганула добивать шустрого ректора в придорожные кусты, — а если…
— Слушаю вас, Гаттер, — усмехнулся Аесли.
— Да нет! Я в смысле — а если мы вернемся в Первертс, ректорское заклинание снова начнет действовать?
— А вот и нет, — сказала Амели. — Нас на гражданской самообороне учили, что на каждое заклинание найдется контрзаклинание. Что там использовал Лужж? «Сейчас отсюда вылетит птичка»? Это гипнотизирующее зомбирование?
— Или зомбирующий гипноз.
— А, неважно. Посмотрите на меня. А-нам-все-равно! Все, мы свободны.
— Все? — спросил Порри. — А почему мне все равно хочется пойти в Стоунхендж за хочугой, зарядить магутор и выполнить просьбу Лужжа?
— Наверное потому, что теперь это просто просьба, — сказал Сен. — А кроме того, заряженный волшебством магутор очень даже поможет в поисках Трубы.
— И правда, — повеселел Порри. — А вот и Мергиона.
Из темноты вышла Пейджер. Вид она имела чрезвычайно угрюмый. Похоже, истребление призраков коварного ректора исчерпало терапевтический потенциал.
Торшер забеспокоился.
— Печаль я вижу в вашем взоре, неужто приключилось горе? Какой у вас печальный взгляд! Ужели спасся вредный гад? Бежал, как трус, в ночную тьму…
— …Не бегать никогда ему, — сказала Мерги. — Но нету радости в победе над призраком в бронежилете. Нет, это все совсем не то…
Пейджер замолкла на полуслове, постояла немного с плотно сжатыми губами, потом посмотрела волшебному осветительному прибору прямо в абажур.
Амели испуганно глянула на Сена. Сен со значением глянул на Порри. Порри сунул руку в рюкзак, вытащил будильник и протянул Мерги.
— Часовой механизм, — отрывисто сказала она, прикручивая будильник к ножке Торшера. — Испорченный. Повышенная чувствительность к рифмам. Возможно короткое замыкание. Самовозгорание. Взрыв. Разрушение источников освещения в радиусе ста метров. Вопросы есть? Желательно в стихотворной форме.
Вопросов в стихотворной форме не было.
— Ну, — девочка повернулась к друзьям. — Что делать будем?
— А-нам-все-равно! — сказала Амели.
— Как это «все равно»? А-а-а, ты в этом смысле… — голос Мергионы чуть потеплел. — Спасибо, подруга. Ну что, вперед, в Стоунхендж?
Ночные облака разошлись, открыв огромную полную луну. Камни Стоунхенджа оказались совсем близко.
Торшер откашлялся и, с трудом подбирая слова так, чтобы они не рифмовались, произнес:
— Мне дадите не соврать вы, нас пять здесь ровно, признайте[[31]].
— Ну… считая тебя, пять.
— Нас храбрецов пять отважных, удальцов готовых все на, свою отдать жизнь можем мы, истину добыть в бою чтоб[[32]].
— Да, да, нас пятеро! И что?
— А скажут, — вздохнул Торшер, — скажут, что нас было четверо[[33]].
Стоунхендж при свете полной луны
Оставив торшер учиться говорить не в рифму, первокурсники направились к знаменитым камням. Сен отметил, что при полной луне Стоунхендж выглядит совсем не так, как днем.
«Странно, — думал он по мере того, как громада Стоунхенджа приближалась. — На фотографиях эти камни какие-то другие. Неужели солнечный свет так все меняет? Или дело в ракурсе съемки?»
И только оказавшись в окружении камней, Аесли понял, что дело вовсе не в ракурсе. А также понял, почему никого никогда не распределяли в Стоунхендж.