— Пронесло! Это не рыжая Пейджер!
— Брейк, — произнес Лужж, опускаясь на землю справа от схватки.
— Мирвам, — поддержал его Браунинг, материализуясь слева.
Умиротворяющие заклинания оторвали сражающихся друг от друга и растащили в разные стороны.
— Ф-ф-ф, — произнес Асс, пытаясь свистнуть: один из последних ударов Клинча вогнал служебный свисток ему в рот почти по локоть.
— Хочиче об эчом поговорич? — криво улыбнулся Харлей: в схватке ему вывихнули челюсть.
— Тяжело в учении, раз, два, легко в приключении, два, раз, — прохрипел Клинч: завхозу все-таки сбили дыхание и вдобавок свернули нос.
— Стих лязг клинков, бойцы устали, простерлась тишина над полем брани, — пропел Бальбо, весь в синяках и счастливый донельзя: избиение вернуло ему воображение.
— Кто! — каркнул опустившийся на плечо ректора ворон. — Кто мне объяснит, что здесь происходит?
— Я объясню, — сказал Браунинг, опережая Рюкзачини. — Но сначала уставшим бойцам стоит посетить мадам Камфри.
Бойцы привычно построились гуськом и направились к Медицинской башне. Возглавлял процессию Югорус Лужж, а замыкал — отец Браунинг. Правда, недолго: завидев движущуюся очередь, к ней быстренько пристроился дежурный преподаватель Развнедел[[21]].
Поэтому когда через пять минут четверо детей притушили злосвет, обезвредили подписки о невыезде и уверенным броском пересекли школьный двор, этого никто не заметил.
Летучий Горландец
Частник, которого первокурсники поймали за оградой Первертса, Сену сразу не понравился.
Тормознул водитель тачки с такой готовностью, будто увидел друзей детства. Но затем мрачно оглядел пассажиров и огласил список мест, в которые он не поедет ни за какие деньги. Выяснив, что детям не нужно ни в Саутгемптон, ни в Осло, ни в Mytishchi, частник помрачнел еще на 27 процентов и приступил к торговле.
Запряженные в тачку призрачные лошадиные силы фыркали и норовили раствориться в ночной мгле. «Вот я вас!» — прикрикивал на них возница и поднимал цену до двухсот, потом опускал до ста, потом уточнял, чего ста — косых или гринов. При этом он постоянно повторял, что время — деньги и так эмоционально бил шапкой оземь, что дети (кроме воспитанной Амели) непрерывно чихали от поднятой пыли.
— Ну так сколько вам нужно?! — не выдержала Мергиона.
— Да кто ж меня знает, — признался частник. — Это ведь как посмотреть, тут прогадать нельзя. Сто гринов — это мало. Сто косых — много.
Он задумчиво подбросил вверх кнут, попытался его поймать, уронил, полез под экипаж.
— Сложно со мной, — сообщил он с земли. — Мне сколько ни дай — или много, или мало.
Когда, наконец, сошлись на сотне, состоящей из пятидесяти косых и пятидесяти гринов, и дети забрались в дребезжащую тачку, водитель спросил:
— А куда едем-то?
— В Стоунхендж, — ответила Мерги.
— Вот я вас! — ответил водила, сплюнул через выбитый зуб и рывком поднял тачку в воздух.
Дети уцепились за борта и друг за друга. Колымага кренилась, виляла, подпрыгивала на каждой воздушной яме и колдобине. Водитель же, вместо того чтобы следить за дорогой, делился ценными сведениями о сложной личной жизни, грабительских ценах на призрачный овес и произволе медведей из ГАММИ[[22]].
Амели какое-то время из вежливости поддерживала разговор, охая и качая головой, но вскоре страстное желание чихнуть привело ее в состояние оцепенения.
Водитель оборвал рассказ о тяготах и лишениях на полуслове и крикнул:
— Посмотрите налево!
Все посмотрели налево.
— И что? — спросил Порри.
Водитель захихикал.
— Ничего. На эту примочку все попадаются. Посмотрите направо!
На этот раз на примочку попалась только Амели.
— Ой, что это?
Справа громоздились несколько покореженных тачек, художественно въехавших одна в другую. Мощный злосвет бросал на ржавую конструкцию тревожные красно-синие лучи.
— Наглядная агитация, — объяснил водитель. — ГАММИ поставила, чтобы, значит, на сознательность давить. Дескать, смотрите, что с вами будет, если правила нарушать станете. И сколько наших побилось, на эту дрянь засмотревшись, эх… Эх, полным-полна коробочка!
Видать, пригорюнившись, возница принялся горланить песни на непонятном языке.
— Это датский? — спросил Порри.
— Нет, — прогундосила Амели, зажимая нос руками. — Я знаю. У меня дедушка датчанин. Он таких песен не пел.
— Тогда что? Голландский?
— Нет. У меня двоюродный дедушка голландец.
— Норвежский?
Амели покачала головой.
— Дедушка?
— Нет. Просто это не норвежский. Это вообще не язык, какие-то горловые звуки… Это… да это же Летучий Горландец!
Пассажиры вздрогнули, водитель взял душераздирающую горловую ноту, потусторонние лошадиные силы дернулись, едва не свалив экипаж в штопор, но, к счастью, уперлись в воздушную пробку.
О Летучем Горландце ходили самые дурные слухи. Рассказывали, что он возил неопытных путешественников кругами и высаживал почти на том же месте, где они садились. Еще говорили, что он заманивает туристов в непроходимые кварталы, а потом требует два счетчика, чтобы вывезти их оттуда. Сен присмотрелся. У их водителя был один счетчик, но багажник подозрительно громыхал.
Аесли наклонился к водителю и строго произнес:
— Нам в Стоунхендж.
— Во как! — удивился водитель. — Что ж ты раньше молчал?