— Видите, Сен может попасть в точку E через B и D, а может — через C и F.
Зеленая загогулина послушно проползла по отрезкам.
— Ага! — обрадовался Порри. — Значит, свобода воли все-таки есть!
— Конечно, — сказала МакКанарейкл. — Сен может выбрать из множества судеб. Но иногда картина получается такая…
Она стерла боковые линии и свела все оставшиеся к точке Z.
— Это и есть случай стопроцентной вероятности. Человек может знать о точке Z и всеми силами пытаться предсказания избежать, но его попытки станут просто другими линиями, ведущими к пророчеству.
Загогулина села на точку Z и показала жестами, мол, видите, я пыталась, всеми силами, но ничего не вышло.
— Вот такой веник решений получается, — задумчиво сказал Аесли. — А это поле будущего обязательно плоское? В смысле, нельзя ли в точке выбора пойти не направо или налево, а скажем, вниз?
— Теоретически — да. На практике это никому не удавалось. Человек или идет направо и теряет коня, или налево и складывает голову.
— Ну да, ну да, — пробормотал Аесли. — У одного человека в каждый момент всего два варианта. Вот если бы он мог одновременно сделать оба выбора… Тогда он мог бы и коня потерять, и голову сложить[105]… А если это не точка выбора, а отрезок, то он мог бы и пойти по линии и… пойти куда-то в сторону. Но как? Ведь не может же человек раздвоиться…
Амели и МакКанарейкл переглянулись.
Но как? Ведь не может же человек раздвоиться…
Амели и МакКанарейкл переглянулись.
— Но отец Браунинг как раз раздвоился, — сказала Амели.
— Да, — подтвердила МакКанарейкл. — Браунингов уже двое.
Сен открыл рот, чтобы еще что-то сказать и замер, боясь спугнуть приближающееся озарение. Он затаил дыхание и поднял руки в предостерегающем жесте. К чести партнеров, они состояние мальчика поняли и тоже замерли. Даже загогулина перестала махать лапками.
Озарение подобралось к Сену вплотную, огляделось и, так и не найдя повода улизнуть (или, того хуже, направиться к Порри Гаттеру), пришло к Аесли.
— Браунинга два! — закричал он. — И преступлений тоже два! Один Браунинг одно из преступлений раскроет и предотвратит! Второй Браунинг второе преступление не раскроет, и оно состоится! Понимаете?
— Но в кабинете премьер-министра будет только одно…
— Ну какие же вы тупые! — застонал Сен. — Не в кабинете! В предсказанном месте! Браунинг расследует не то преступление, которое предсказано!
Тетраль Квадрит и несовершенство конституции
Перед Бальбо Рюкзачини появилась белая перчатка. Она показала писателю пять пальцев, потом четыре, три, два, один, щелкнула всей пятерней и исчезла.
Браунинг был почти уверен, что Бальбо спросит «Что это такое?», но коротышка только страдальчески поморщился.
Камеры застрекотали. Министры дружно оскалились. Мониторы колдовидения, развешанные по стенам, после секундного замешательства продемонстрировали министерские улыбки (в сдержанном, облагороженном варианте).
Рюкзачини строго посмотрел в объектив.
— Здравствуйте. Мы начинаем круглый стол из кабинета премьер-министра. Уверен, все вы сейчас прильнули к экранам колдовизоров… хотя всем вам следовало бы отольнуть от экранов, пойти в магазин и купить книгу величайшего из ныне живущих писателей…
Квадрит, не переставая улыбаться, показал Бальбо (вне зоны видимости камер) увесистый, как горшок с медом, кулак.
— …но не будем отвлекаться на истинные ценности. Сегодня свое мнение об интересующих их проблемах выскажут министры Алигаттер, Чейнджер, Мюсли и премьер-министр Квадраль Тетрит, которому я сейчас и предоставлю слово.
Квадрит приосанился и открыл рот.
— Мое мнение, как всегда, никого не интересует, — добавил Бальбо. — Прошу вас, Тефаль.
Премьер был сегодня само обаяние. Он всегда был оно, когда на него смотрели зрители[106]. А сегодня зрителей более чем достаточно — каждому ведь интересно увидеть, как в прямом эфире произойдет преступление, пресечение и наказание, да еще направленное против премьер-министра.
— Добрый день, дорогие соотечественники… — Премьер в меру посерьезнел, но решил разрядить обстановку, — и соматерщинники!
Из-за дверей донесся приглушенный магической защитой хохот оборотней в погонах. На шутки руководства у них был особый нюх, который часто заменял им слух.
— В наше нелегкое время, — продолжил Тетраль, мастерски переходя от шутливого тона к трагическому, — когда на каждом углу…
В одном из многочисленных углов раздался хлопок. Участники круглого стола подпрыгнули вместе со своими стульями. Браунинг снял четки с предохранителя и метнулся в угол. Навстречу ему высунулась озабоченная рожа Ромуальда.
— Крепкая штуковина, — доверительно сообщил он следователю, — только вместе со штативом отламывается. Да вы эта… не обращайте значения, я тут по хозяйству…
Первым нашелся премьер.
— Вот! — воскликнул он, патетически протянув длань в сторону собственного секретаря-домового. — В наше время в каждом углу может притаиться преступник! Стяжатель, грабитель, бандит! Ромуальд, я ведь это тебе говорю!
— Ништо, барин, — напыжился домовой, — как-нибудь справлюсь я с вашим бандюком! А то договорюсь!
И бесстрашный секретарь снова направился в угол, где могла притаиться всякая нечисть.
— В наше время в каждом углу может притаиться преступник! Стяжатель, грабитель, бандит! Ромуальд, я ведь это тебе говорю!
— Ништо, барин, — напыжился домовой, — как-нибудь справлюсь я с вашим бандюком! А то договорюсь!