Здесь Сен немного покривил душой. На самом деле он хотел. Еще бы, героическая книга с Сеном Аесли в главной роли — кто бы от такого отказался?! Тем более, что про Порри и Мергиону книги уже есть.
Сен даже согласился бы на некоторое художественное преувеличение, разумеется, если оно необходимо с литературной точки зрения. Но преувеличения Бальбо поражали воображение наповал. Сен справедливо опасался, что после выхода такой книги однокурсники будут бегать за ним толпами. И вовсе не затем, чтобы взять автограф.
— А я ничего такого не сделал, так что писать тут не о чем. Разве что про танец с МакКанарейкл. Вот этим действительно можно гордиться. Хорошо продуманный, тактически правильный, изящный и эффективный ход…
— Не годится, Скин, — замотал головой Бальбо. — Герой ничего не продумывает. Герой неистовствует и безумствует. А описанные тобой действия эпизодических персонажей… не знаю, не знаю… Нет. Они не бросались с голыми руками на Кошмарных Тварей из Другого Измерения. Хотя, возможно, их стоит включить в роман в качестве побочных линий…
Тут Сен немножко понеистовствовал — схватил пластмассовую уточку и швырнул в Рюкзачини. Увы, цели он не достиг: уточка описала параболу и шлепнулась к ногам писателя[44]. Потом кряхтя поднялась и полезла по ножке ванной вверх[45].
— Ты не волнуйся, — понимающе кивнул Бальбо, — на фоне твоей титанической фигуры эпизодических персонажей никто не заметит.
— А вот я волнуюсь! — завопил Сен. — Моя «титаническая фигура», в отличие от «эпизодических персонажей», просто зазевалась и схлопотала хочугу. Все остальные «подвиги» совершала она, как я ни сопротивлялся…
Глаза Бальбо привычно затуманились.
— Герой, благородно предоставивший право первого удара врагу, получивший смертельное ранение и, невзирая на это, сопротивлявшийся до победного конца.
Это достойно моего пера!
Уточка сползла вниз, встряхнулась и снова начала восхождение.
— Но послушай, — устало сказал Сен. — Даже если бросаться с голыми руками — героизм, я ведь делал это под влиянием хочуги. А если бы я белены объелся и принялся на всех бросаться, это тоже был бы подвиг?
— Не веришь мне, — голос Бальбо дрогнул. — Ладно, Свин. Но словарям-то ты веришь, я надеюсь?
— Да, конечно, — неуверенно сказал Аесли, чувствуя подвох.
Рюкзачини открыл толковый словарь Близа и прочел:
— «Подвиг — героический, самоотверженный поступок. Героизм — отвага, решительность и самопожертвование в критической обстановке. Самоотверженный — жертвующий своими интересами ради других, ради общего блага. Поступок — решительное, активное действие в сложных обстоятельствах…»[46]. Продолжать? И ни слова про хочугу или белену! Герой, он и есть Герой, чего бы он ни объелся.
Аесли был убит. По всем энциклопедическим критериям его безумные действия и впрямь являлись подвигами.
— Есть, конечно, одна неувязочка, — неожиданно сказал Бальбо. — Герои не носят очков.
— А я ношу! — воспрянул духом мальчик. — И поэтому…
— …и поэтому мне придется пойти на компромисс с совестью летописца и исказить действительность. В книге у тебя очков не будет.
Сену вдруг захотелось открыть рот, погрузиться в ванну с головой и лежать там, пока глицерин не заполнит его изнутри[47].
Уточка вцепилась клювом в край ванны и принялась подтягиваться.
— Продолжим? — потер руки Рюкзачини. — А не начать ли нам с трудного детства? Так, например: «С самых юных лет Великий Герой познал горечь нищеты и непосильного труда. Отец, грубый мужлан…»
Мальчик отчетливо понял, чью именно лопоухую голову ему хочется погрузить в глицерин. Видимо, Бальбо тоже кое-что понял, потому что перестал декламировать, посмотрел на Героя, на рукопись и махнул рукой:
— Эх, что с тобой поделаешь? Будь по-твоему! Я вставлю в повествование сцену, где герой танцует с юной куртизанкой. Романтическая линия книге не повредит.
Героическая пластмассовая утка перевалила через бортик и заскользила мимо онемевшего Аесли по глицериновой глади[48].
Урок физической культуры
— Равняйсь! Смирно! Равнение направо! Носки по линеечке! Видеть грудь четвертого!
Призраки Первертса суматошно задергались, пытаясь изобразить строй. Грудь четвертого виднелась прямо сквозь второго и третьего.
— Сынки, — довольно сказал Клинч. — Пороху не нюхали.
— Я нюхал… — вякнул Отравленник и затих под взглядом отставного майора.
Майор Клинч репетировал. После того как взбешенный Мордевольт поддержал решение ректора словами «Делайте что хотите!», профессор Лужж поручил бравому завхозу экспресс-курс по мудловским дисциплинам.
— Вся надежда на вас, Клинч, — жалобно напутствовал его Югорус. — Если вы не справитесь… то что? То все.
Воодушевленный возложенными на него надеждами и полномочиями, майор принялся действовать. В тот же день он через Мергиону договорился с Рыжиком, и тот устроил на спортплощадке показательные строевые занятия электрических овец. Это не только доставило Клинчу огромное удовольствие, но и позволило наконец утоптать вековой бурьян.
Затем майор целую ночь просидел над мудловскими учебниками и методическими пособиями, а под утро, проснувшись, вызвал всех четверых призраков Первертса: Отравленника, Утопленника, Висельника и Парашютиста[49].
Ускоренный курс мудловских наук начинался пятого мая, то есть уже через несколько часов Клинч должен был быть в форме.