Ушел от них в открытое море. Внезапно с берега донеслось женское пение. Это была песня на слова Ильи Резника: «А я говорю: роса, говорю, она говорит — мокро…» Думал, сойду с ума: так захотелось повернуть обратно! Но вспомнил аналогичный случай с Одиссеем и сиренами. Плача, привязал себя к мачте, заткнул уши планктоном и только тогда смог плыть дальше.
И снова кругом вода!
20 мая. Пока не затекли ноги, стоял на цыпочках: смотрел, нет ли где какой?нибудь земли! Пусто. Одна вода! Наводнение, что ли?
Черканул Вале записку. Запихал ее в бутылку из?под планктона и бросил в открытое море. Интересно, сколько идет отсюда бутылка до нашего города?
21 мая. Увидел родное судно «Академик Петров». Замахал трусами и закричал «SOS», но «Петров» не среагировал. Попробовал взять его на абордаж, но «Петров» дал деру!
Целый день пил планктон и пел песни народов мира. Спел все, что знал, сто раз и сорвал голос.
Сколько можно плыть?! А еще говорят, земля круглая! Вранье! Пропаганда!
Три часа стучал по борту кулаком азбукой Морзе, передавал в эфир сигнал бедствия. Ни ответа ни привета! Вот так у нас думают о людях.
22 мая. Ровно в четыре часа плюнул на свой беспримерный подвиг. Натянул на мачту рубашку, штаны, майку, трусы и под всеми парусами полетел домой. Хватит! Нашли дурака! Чувствую, что еще немного и свихнусь.
23 мая. Иду полным ходом. Скорость 20 узлов. Остались позади Америка, Австралия, Копенгаген, Петрозаводск.
Показалась родная земля! Из последних сил подгреб к берегу. Сразу же ко мне бросились люди. Двое начали отталкивать лодку шестами, а третий закричал, что посторонним здесь причаливать запрещено. При этом все трое здорово ругались. Ну вот я и дома…
7 июня. Позавчера вышел из больницы. Лечили от невроза. Сижу дома, курю. С потолка сыплется штукатурка. Это Пузырев.
Еще вчера из окна был виден кусочек моря. Сегодня его закрыл девятый этаж нового дома.
Ночью не спал. Смотрел в потолок и видел звезды. Большие и мокрые.
Тюбик с ультрамарином
Первый стакан пива Бурчихин выпил грамотно, в четыре глотка. Налил из бутылки второй стакан, посмотрел, как шевелится пена, поднес ко рту. Дал лопающимся пузырикам пощекотать губу и весь отдался покалывающей холодком влаге. После вчерашнего пиво действовало как живая вода. Бурчихин блаженно зажмурился, маленькими глотками растягивая удовольствие… и тут почувствовал на себе чей?то взгляд. «Вот гадина!» — подумал Витя, кое?как допил пиво, звучно поставил стакан на стол и оглянулся. Через два столика от него сидел тощий тип в синем свитере, длинный шарф был намотан вокруг несуществующей шеи, в руках трехцветная авторучка.
Тип бросал на Бурчихина цепкие взгляды, будто сверяя его с чем?то, и водил авторучкой по бумаге.
— Опись имущества, что ли?! — Бурчихин сплюнул и пошел на тощего.
Тот улыбнулся, продолжая чиркать на бумаге.
Бурчихин подошел и взглянул на лист. Там была нарисована родная улица Кузьмина, а на ней… Бурчихин! Дома были зеленые, Витя — фиолетовый! Но самое страшное, Бурчихин был вроде и не Бурчихин!
Нарисованный Бурчихин отличался от оригинала чисто выбритым лицом, веселыми глазами, доброй улыбкой. Витину фигуру облегал прекрасно сшитый костюм. На лацкане краснел значок какого?то института. На ногах красные туфли, а на шее такой же галстук. Словом, пижон!
Большего оскорбления Бурчихин не помнил, хоть вспомнить было что.
— Так! — хрипло сказал Витя, поправив ворот мятой рубахи. — Мазюкаем?! Не умеешь рисовать — сиди, пиво пей! Кто вот это, ну кто, кто? Разве я?! Да еще в галстуке! Тьфу!
— Это вы, — улыбнулся художник. — Конечно, вы. Только я позволил себе представить, каким бы вы могли быть! Ведь как художник я имею право на вымысел?
Бурчихин задумался, уставившись на бумагу.
— Как художник имеешь. А из кармана что торчит?
— Платочек!
— Скажешь тоже, платочек! — Витя высморкался. — А глаза зачем такие вымыслил? Причесал волосы, главное. Вот подбородок у тебя хорошо получился, узнаю. — Бурчихин положил руку тощему на плечо. — Слушай, я тебе ничего плохого не сделал. Зачем бы тебе это выдумывать? А меня побрить, помыть, переодеть — буду как на картинке! Запросто!
Бурчихин посмотрел в свои ясные фиолетовые глаза, попробовал улыбнуться нарисованной улыбкой и почувствовал боль на щеке от царапины.
— Будешь?
Художник взял папиросу. Закурили.
— А это что? — спросил Бурчихин, дотронувшись до нарисованной черточки на щеке, и присел к столу.
— Шрам, — объяснил художник, — сейчас там у вас царапина. Она заживет, а след останется.
— А в семейном плане что ожидается? — Витя нервно отбросил папиросу.
Художник взял авторучку и на балконе дома набросал зелененький силуэт. Откинулся на стуле, посмотрел на рисунок и чиркнул рядом детскую фигурку.
— Девочка? — фальцетом спросил Бурчихин.
— Мальчик.
— А кто женщина? Судя по платью, Люся?
— Галя, — поправил художник.
— Галя! Ха?ха! То?то я замечаю, она меня видеть не хочет! А значит, кокетничает! Ну, женщины, скажи, да? — Витя засмеялся, не чувствуя боли от царапины. — А ты хороший мужик! — Он хлопнул художника по узкой спине. — Пива хочешь?
Художник сглотнул слюну:
— Очень! Очень хочу пива!